Вот тут, на самой опушке леса, недалеко от деревни осинка брянской это и было. Мы шли по сосновому лесу вдоль оплывших, засыпанных старой хвоей и поросших травами ямок. Это были боевые ячейки. Маршал Василевский, помню, рассказывал: от этих одиночных окопов в первый же год войны пришлось отказаться - бойцы в них чувствовали себя подавленно, неуверенно. Общий окоп, чувство локтя товарища делали людей более стойкими и сплоченными. Но тут давний бой 16 августа 41-го года бойцы-кавалеристы приняли, лежа в ячейках. Эскадрон связи 112-го кавалерийского полка, 21-й дивизии, 13-й армии оказался на пути танков Гудериана, неумолимо катившихся на Восток. И горстка бойцов, не ведая, с какой силой она столкнется, коней привязала в низине, а на опушке окопалась для боя. Мотоциклистов, самоуверенно мчавшихся по шоссе, сильным огнем они смяли, с потерями заставили отойти, а против танков что могли конники сделать? Все полегли. Жители сельца Осинка схоронили их тут же, в лесу, в трех могилах.
После войны об этом неравном бое не позабыли. Установили возле дороги монумент конника, глядящего в сторону, откуда шел неприятель. Людей, помнивших этот маленький эпизод Великой войны, уже не осталось. Но друг мой Николай Старченко вспоминает, как бабушка повела его вдоль опушки, показала ямки в земле и, поплакав, повязала березку возле одной из ямок вышитым полотенцем. Мальчику было тогда семь лет. Взяв палку, он лег в ячейку и целился в воображаемые танки.
В этом году исполнялось шестьдесят лет с того дня, когда случился неравный тот бой. И Николай загодя стал готовиться к этому дню. Написал на Брянщину, что приедет, советовался, какие гостинцы привезти из Москвы еще живым свидетелям той войны - старикам и старушкам в Осинке и в других деревнях. Почин земляка поддержали в Сураже, в лежащих рядом белорусских деревнях. Мне Николай предложил: «Поедем на Брянщину - посмотришь, где я вырастал...»
И мы поехали через Малоярославец, Медынь, Юхнов, Рославль...
Памятный день в августе был солнечным, тихим и теплым. Несколько сотен людей пришли из близлежащих селений - русских и белорусских. Играл оркестр. Говорили речи. Вспомнили давний тот бой. Положили цветы на могилы, к сожалению, безымянных бойцов. Мой друг был в центре волнующего события. Сказал недлинную речь, а потом из двух коробов доставал подарки своим землякам: старушкам - цветные яркие шали на плечи, старикам - по хорошей книжке, повествующей о войне, и по фляжке - вспомнить «боевые сто грамм». В ответ прозвучали слова уваженья и благодарности: «Спасибо, Коленька, что приехал, что надоумил всех нас собраться, что помнишь родные места».
Врзвращалимь домой из брянских боров мы той же дорогой: Рославль, Юхнов, Медынь, Малоярославец. Николай вел машину, и вместе мы вспоминали пережитое за три дня. Вспомнили безымянных конников, дорогу, по которой в 41-м двигались танки. «Я слышал, что сказала старушка, когда ты накинул на плечи ей шаль. Она сказала: «Как бы хотела быть лет на двадцать моложе, чтобы в этой обновке показаться на людях» За разговорами долгий путь пролетел незаметно. После лесов, пажитей, сереньких деревушек, маленьких городков, мостов через речки вдруг появилось море огней - Кольцевая дорога... Как важно время от времени с этой дороги съезжать и видеть что-то еще, помимо златоглавой и дорогой для всех нас столицы.

Гастроли Волгоградского театра одного актера. …На сцену районного Дома культуры "Юбилейный" выходит женщина. В длинном черном платье, контрастно - белый тонкий шарф обнимает шею и красиво спадает с плеч, шляпа, в руках – белый чемоданчик. Заслуженная артистка России Зинаида Тихоновна Гурова показывает свою авторско - режиссерскую работу «Душечка». Эта философская миниатюра создана ею по мотивам одноименного рассказа Антона Чехова, произведениям Вильяма Шекспира, Осипа Мандельштама и Надежды Тэффи.

Ряды заполнены зрителями разных возрастов. Но мне кажется, что на всех сейчас – одно дыхание… Ведь актриса словами классиков говорит о смысле жизни, о предназначении женщины, о любви - самом загадочном человеческом чувстве...

Центральный образ театрального действа – Душечка, Оленька, одна из самых популярных героинь прозы Чехова. Еще в 19-ом веке это имя вошло в лексикон читателей как нарицательное. Перед глазами оживает знакомый еще по школьной поре образ:

Она постоянно любила кого – нибудь и не могла без этого. Раньше любила своего папашу, который теперь сидел больной, в темной комнате, в кресле, и тяжело дышал; любила свою тетю…; любила своего учителя французского языка. Это была тихая, добродушная, жалостливая барышня с кротким, мягким взглядом… Глядя на ее полные, розовые щеки, на мягкую белую шею…на добрую наивную улыбку,которая бывала на ее лице, когда она слушала что-нибудь приятное, мужчины думали: «Да, ничего себе…», и тоже улыбались, а гостьи-дамы не могли удержаться, чтобы вдруг среди разговора не схватить ее за руку и не проговорить в порыве удовольствия:
- Душечка!

В спектакле соединились разные виды искусства – драматургия, поэзия, рассказ, песня… Используя оригинальный реквизит, интонации, жест, звучание мелодии, Зинаида Тихоновна магически владеет вниманием публики - ведь создаваемые ею образы так живы, так достоверны и так волнующи! Судьба Душечки… Кто из женщин может остаться к ней равнодушной? Два замужества, гражданский брак, в итоге одиночество и старость… Но не сюжет рассказа – главное для актрисы, а душа героини…

По любви выйдя замуж за театрального предпринимателя Кукина, Оленька понимает и разделяет его проблемы, всегда рядом с ним. «Ее милая,… похожая на сияние улыбка мелькала то в окошечке кассы, то за кулисами, то в буфете…» Но муж умирает, и она впадает в траур. Затем снова влюбляется. Теперь в управляющего лесным складом Пустовалова, который заполняет всю ее душу. Они женятся. Душечка начинает вникать в вопросы торговли лесом. Но и Пустовалов умирает. Оленька рыдает: «Как же я буду жить без тебя, горькая я и несчастная». Вскоре судьба снова дарит ей случай влюбиться. На этот раз в поссорившегося с женой ветеринарного врача Смирнина…

Душечка любит до самозабвения. И чувство это на сцене по - чеховски нежное, естественное, целомудренное. Актриса пленительна в образе - чистом и радужном, словно написанном акварельными красками. Оленька перевоплощается в любовь, возрождается ею и ею живет. Она отождествляет себя с любимыми мужчинами в такой мере, что перенимает даже образ их мышления, влюбляется в их профессии.
Разные персонажи – личности со своими судьбами, мыслями вплетены в ткань спектакля, стали одним целым, соединившись в исповедальности души. Каждая - идеал женственности и самопожертвования.

Любовь Андреевна Раневская из «Вишневого сада» откровенно говорит о том, почему возвращается во Францию к человеку, ее разорившему и предавшему:

Этот дикий человек опять заболел… Он просит прощения, умоляет приехать… Он болен, он одинок, несчастлив, а кто там поглядит за ним, кто удержит его от ошибок, кто даст ему вовремя лекарство?...Я люблю его… Люблю, люблю…Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу…
Надо понимать тех, кто любит. И надо самому любить… Надо влюбляться…

В страдании, сострадании, жертвенности видит она свой долг. Так думает и писательница Надежда Тэффи:

Нежность - самый кроткий, робкий, божественный лик любви… Сестра нежности - жалость, и они всегда вместе. Любовь - нежность все отдает, и нет ей предела…

Но и последнее счастье Душечки длится недолго. Полк, в котором служил ветеринар, перевели куда – то очень далеко. Оленька остается одна. Ей жутко и горько.

Ей бы такую любовь, которая захватила бы все ее существо, всю душу, разум, дала бы ей мысли, направление жизни, согрела бы ее стареющую кровь...

И вдруг… В один жаркий июльский день под вечер кто-то постучал в калитку… Это вернулся ушедший в отставку ветеринар. Он помирился с женой, да и сына пора было отдавать в гимназию. Душечка с восторженной радостью поселяет их в доме, а сама переходит жить во флигель.
Сын постояльца Сашенька - маленький, полный, с ясными голубыми глазами и ямочками на щеках… Он полностью заполнил ее жизнь и мысли. Самый большой страх Оленьки - что настоящая мать может забрать ребенка:

Ах, как она его любит! Из её прежних привязанностей ни одна не была такою глубокой, никогда ещё раньше её душа не покорялась так беззаветно, бескорыстно и с такой отрадой, как теперь, когда в ней всё более и более разгоралось материнское чувство. За этого чужого ей мальчика, за его ямочки на щеках, за картуз она отдала бы всю свою жизнь, отдала бы с радостью, со слезами умиления…

А образ женщины шекспировских комедий у Гуровой - олицетворение чистой поэзии. Все силы ее природы сосредоточены на стремлении любить, она сердечна и самоотверженна, свет и счастье несет в судьбу избранного.

Во все времена женщина олицетворяет любовь, хранит домашний очаг, создавая в нем уют и тепло. Она дает умиротворённость, спокойствие и психологическую стабильность для мужчины. Поэт серебряного века Осип Мандельштам о своей жене говорил как о «единственном и неоценимом друге». После гибели поэта, арестованного, как многих тогда, безвинно, за «контрреволюционную деятельность» и погибшего в лагере под Владивостоком, она сохранила его литературное наследие, до времени спрятав – и стихи, и прозу - в самом надежном месте – в своей памяти.
Потрясают строки из последнего письма Надежды Яковлевны Мандельштам мужу:

- Ося, родной, далекий друг! Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтешь. Я пишу его в пространство. Может, ты вернешься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память.
Осюша – наша … с тобой жизнь – какое это было счастье… Наша любовь. Теперь я даже на небо не смотрю. Кому показать, если увижу тучу?

…Наша счастливая нищета и стихи… Каждая мысль о тебе. Каждая слеза и каждая улыбка – тебе. Я благословляю каждый день и каждый час нашей горькой жизни, мой друг, мой спутник… Как долго и трудно погибать одному – одной. Для нас ли неразлучных – эта участь?..
Не знаю, жив ли ты… Не знаю, где ты. Услышишь ли ты меня? Знаешь ли, как люблю?.. Ты всегда со мной…

В финальной сцене актриса, прижимая к груди большую куклу, баюкает ее, поет колыбельную… Беспредельно волнующи и текст, и мелодия, и голос… Эта аллегорическая фигура символизирует Любовь, Милосердие.

Жизнь наша стремительна и непредсказуема. Современные социологические данные свидетельствуют о кризисе семьи. Но так хочется, чтобы она была твоей маленькой Вселенной, наполненной атмосферой любви. Это миссия женщины. Даже деловой, достигшей большого успеха в профессиональной карьере, но при этом остающейся – Душечкой…

Надолго запомнится благодаря блистательной игре талантливой актрисы вдохновенное общение с литературными святынями мировой классики. Не сразу растворится во времени и пространстве ощущаемая энергия тепла от света любви, которым окутаны милые женские образы…

На звуковой дорожке запись песни "Последняя любовь" в исполнении И. Кобзона и Н. Бучинской.

(1)Неж­ность — самый крот­кий, роб­кий, бо­же­ствен­ный лик любви.(2)Лю­бовь-страсть — все­гда с огляд­кой на себя. (3)Она хочет по­ко­рить, обо­льстить, она хочет нра­вить­ся, она охо­ра­ши­ва­ет­ся, под­бо­че­ни­ва­ет­ся, мерит, всё время бо­ит­ся упу­стить по­те­рян­ное. (4)Лю­бовь-неж­ность всё отдаёт, и нет ей пре­де­ла. (5)И ни­ко­гда она на себя не огля­нет­ся, по­то­му что «не ищет сво­е­го».
(6)Толь­ко она одна и не ищет. (7)Но не надо ду­мать, что чув­ство неж­но­сти при­ни­жа­ет че­ло­ве­ка. (8)На­о­бо­рот. (9)Неж­ность идёт свер­ху, она за­бо­тит­ся о лю­би­мом, охра­ня­ет, опе­ка­ет его. (10)А ведь опе­кать и охра­нять можно толь­ко су­ще­ство без­за­щит­ное, нуж­да­ю­ще­е­ся в опеке, по­это­му слова неж­но­сти — слова умень­ши­тель­ные, иду­щие от силь­но­го к сла­бо­му.

(11)Неж­ность встре­ча­ет­ся редко и всё реже. (12)Со­вре­мен­ная жизнь труд­на и слож­на. (13)Со­вре­мен­ный че­ло­век и в любви стре­мит­ся пре­жде всего утвер­дить свою лич­ность. (14)Лю­бовь — еди­но­бор­ство.

— (15)Ага! (16)Лю­бить? (17)Ну ладно же. (18)За­су­чи­ли ру­ка­ва, рас­пра­ви­ли плечи — ну-ка, кто кого?

(19)До неж­но­сти ли тут? (20)И кого бе­речь, кого жа­леть — все мо­лод­цы и герои. (21)Кто по­знал неж­ность — тот от­ме­чен.

(22)В пред­став­ле­нии мно­гих неж­ность ри­су­ет­ся не­пре­мен­но в виде крот­кой жен­щи­ны, скло­нив­шей­ся к из­го­ло­вью. (23)Нет, не там нужно ис­кать неж­ность. (24)Я ви­де­ла её иначе: в об­ли­ках со­всем не по­э­ти­че­ских, в про­стых, даже за­бав­ных.

(25)Мы жили в са­на­то­рии под Па­ри­жем. (26)Гу­ля­ли, ели, слу­ша­ли радио, иг­ра­ли в бридж, сплет­ни­ча­ли. (27)На­сто­я­щий боль­ной был толь­ко один — злю­щий ста­рик, по­прав­ляв­ший­ся от тифа.

(28)Ста­рик часто сидел на тер­ра­се в шез­лон­ге, об­ло­жен­ный по­душ­ка­ми, уку­тан­ный пле­да­ми, блед­ный, бо­ро­да­тый, все­гда мол­чал и, если кто про­хо­дил мимо, от­во­ра­чи­вал­ся и за­кры­вал глаза. (29)Во­круг ста­ри­ка, как тре­пет­ная птица, ви­лась его жена. (30)Жен­щи­на не­мо­ло­дая, сухая, лёгкая, с увяд­шим лицом и тре­вож­но-счаст­ли­вы­ми гла­за­ми. (31)И ни­ко­гда она не си­де­ла спо­кой­но. (32)Всё что-то по­прав­ля­ла около сво­е­го боль­но­го. (33)То пе­ре­во­ра­чи­ва­ла га­зе­ту, то взби­ва­ла по­душ­ку, то под­ты­ка­ла плед, то бе­жа­ла греть мо­ло­ко, то ка­па­ла ле­кар­ство. (34)Все эти услу­ги ста­рик при­ни­мал с явным от­вра­ще­ни­ем. (35)Каж­дое утро с га­зе­той в руках она но­си­лась от сто­ли­ка к сто­ли­ку, при­вет­ли­во со всеми бе­се­до­ва­ла и спра­ши­ва­ла:

— Вот, может быть, вы мне по­мо­же­те? (36)Вот здесь кросс­ворд: «Что бы­ва­ет в жилом доме?». (37)Че­ты­ре буквы. (38)Я за­пи­сы­ваю на бу­маж­ке, чтобы по­мочь Сер­гею Сер­ге­е­ви­чу. (39)Он все­гда ре­ша­ет кросс­вор­ды, и, если за­труд­ня­ет­ся, я ему при­хо­жу на по­мощь. (40)Ведь это един­ствен­ное его раз­вле­че­ние. (41)Боль­ные ведь как дети. (42)Я так рада, что хоть это его за­бав­ля­ет.

(43)Её жа­ле­ли и от­но­си­лись к ней с боль­шой сим­па­ти­ей.

(44)И вот как-то он вы­полз на тер­ра­су рань­ше обыч­но­го. (45)Она долго уса­жи­ва­ла его, укры­ва­ла пле­да­ми, под­кла­ды­ва­ла по­душ­ки. (46)Он мор­щил­ся и сер­ди­то от­тал­ки­вал её руку, если она не сразу уга­ды­ва­ла его же­ла­ния.

(47)Она, ра­дост­но поёжи­ва­ясь, схва­ти­ла га­зе­ту.

— (48)Вот, Серёжень­ка, се­год­ня, ка­жет­ся, очень ин­те­рес­ный кросс­ворд.

(49)Он вдруг при­под­нял го­ло­ву, вы­ка­тил злые жёлтые глаза и весь за­тряс­ся.

— (50)Уби­рай­ся ты на­ко­нец к чёрту со сво­и­ми иди­от­ски­ми кросс­вор­да­ми! — бе­ше­но за­ши­пел он.

(51)Она по­блед­не­ла и вся как-то опу­сти­лась.

— (52)Но ведь ты же... — рас­те­рян­но ле­пе­та­ла она. — (53)Ведь ты же все­гда ин­те­ре­со­вал­ся...

— (54)Ни­ко­гда я не ин­те­ре­со­вал­ся! — всё тряс­ся и шипел он, со зве­ри­ным на­сла­жде­ни­ем глядя на её блед­ное, от­ча­ян­ное лицо. — (55)Ни­ко­гда! (56)Это ты лезла с упор­ством де­ге­не­рат­ки, ка­ко­вая ты и есть!

(57)Она ни­че­го не от­ве­ти­ла. (58)Она толь­ко с тру­дом про­гло­ти­ла воз­дух, креп­ко при­жа­ла руки к груди и огля­де­лась кру­гом с такой болью и с таким от­ча­я­ни­ем, точно ис­ка­ла по­мо­щи. (59)Но кто же может от­не­стись

серьёзно к та­ко­му смеш­но­му и глу­по­му горю? (60)Толь­ко ма­лень­кий маль­чик, си­дев­ший за со­сед­ним сто­ли­ком и ви­дев­ший эту сцену, вдруг за­жму­рил­ся и горь­ко-горь­ко за­пла­кал.

(по Н. А. Тэффи*)

* На­деж­да Алек­сан­дров­на Тэффи (1872—1952) — рус­ская пи­са­тель­ни­ца, по­этес­са, ме­му­а­рист и пе­ре­вод­чик.

Сочинение

В тексте Тэффи о нежности как об одном из редких в ХХ веке ликов любви ставится вопрос о месте любви-нежности в современном мире.

В первой половине текста писательница дает определение любви-нежности, сравнивая ее с любовью-страстью, и приходит к выводу, что в современном ей мире такая всё отдающая и себя забывающая любовь-нежность встречается всё реже и реже: «(21)Кто по­знал неж­ность — тот от­ме­чен», -подытоживает свои размышления Тэффи.

Во второй половине текста Тэффи приводит пример любви-нежности в современном ей мире ХХ века. Писательница рассказывает, что в санатории под Парижем она была свидетельницей трогательной заботы немолодой женщины «с увяд­шим лицом и тре­вож­но-счаст­ли­вы­ми гла­за­ми» о муже, единственном настоящем больном в санатории, который, «если кто про­хо­дил мимо, от­во­ра­чи­вал­ся и за­кры­вал глаза». Женщина, «как тре­пет­ная птица, ви­лась» вокруг мужа, а больной старик с явным отвращением принимал ее заботы.

«Её жа­ле­ли и от­но­си­лись к ней с боль­шой сим­па­ти­ей», - подчёркивает писательница. Особенно трогательным Тэффи кажется, как эта женщина «каж­дое утро с га­зе­той в руках … но­си­лась от сто­ли­ка к сто­ли­ку, при­вет­ли­во со всеми бе­се­до­ва­ла» и записывала ответы на вопросы кроссворда: «Ведь это един­ствен­ное его раз­вле­че­ние», «я так рада, что хоть это его за­бав­ля­ет», - оправдывалась нежная жена.

В финале текста Тэффи описывает, как все отдыхающие стали свидетелями некрасивой сцены: оказалось, что старик вовсе не любил разгадывать кроссворды. «— (54)Ни­ко­гда я не ин­те­ре­со­вал­ся! — всё тряс­ся и шипел он, со зве­ри­ным на­сла­жде­ни­ем глядя на её блед­ное, от­ча­ян­ное лицо. — (55)Ни­ко­гда! (56)Это ты лезла с упор­ством де­ге­не­рат­ки, ка­ко­вая ты и есть!». Женщина ничего не ответила, только «огля­де­лась кру­гом с такой болью и с таким от­ча­я­ни­ем, точно ис­ка­ла по­мо­щи», - заканчивает свой рассказ Тэффи.

«(59)Но кто же может от­не­стись серьёзно к та­ко­му смеш­но­му и глу­по­му горю?» - спрашивает писательница. И сама же отвечает: «Толь­ко ма­лень­кий маль­чик, си­дев­ший за со­сед­ним сто­ли­ком и ви­дев­ший эту сцену». Так звучит последнее предложение предложенного для анализа текста рус­ской пи­са­тель­ни­цы, по­этес­сы, ме­му­а­ристки и пе­ре­вод­чицы, На­деж­ды Алек­сан­дров­ны Тэффи.

Таким образом, можно сказать, что на вопрос, каково место любви-нежности в современном ей мире, Тэффи отвечает, что в современном мире ХХ века такой любви-нежности нет места. Думаю, такой финал означает, что Тэффи считает, что в современном ей мире проявления любви-нежности измельчали, превратились в свою противоположность: нежность женщины к мужу обернулась ежедневной его экзекуцией, как извинения Червякова в чеховской «Смерти чиновника». Однако в то же время Тэффи не может утверждать это наверняка, потому что всё же маленький мальчик «вдруг за­жму­рил­ся и горь­ко-горь­ко за­пла­кал».

Поскольку авторская позиция не высказана прямо, могу согласится с тем, что людям ХХ века, вероятно, было свойственно высокомерно и иронично относится к семейно-бытовым проявлениям человеческих чувств, однако это не означает, что любви совсем нет. Просто в ХХ веке, после Чехова, стал наконец интересен сам человек, просто человек. И, какой бы он ни был, о нём все же стоит хотя бы поплакать.

О чём бы ни говорило искусство, оно всегда говорит о любви. Или о её отсутствии, о тоске по ней, или о её разнообразных проявлениях-ликах.

В тексте Тэффи о нежности как об одном из редких в ХХ веке ликов любви ставится вопрос о месте любви-нежности в современном мире. Есть ли ей место среди мира утверждающих свою личность современных людей? Нужна ли она им? Не устарела ли заповедь «возлюбить ближнего»?

Человеку присуща и нежность, и страсть, и слабость, и сила, а это понятия явно контрастные. Начиная свой рассказ с рассуждения о любви-нежности и любви-страсти, писательница отдаёт предпочтение первой, видя в ней черты истинной любви, говорит словами апостола Павла, что любовь-нежность «не ищет своего». В мире сильных людей, каковым был мир конца 19 – начала 20 века, все традиционные, христианские ценности подвергаются сомнению, нивелируются. Маяковский предлагал «сбросить Пушкина с корабля современности», а Горький искал нового, сильного героя, которому жалость не нужна, ибо она «религия рабов и хозяев». Казалось бы, в мире сильных людей, где «все молодцы и герои», нежности не встретить. У Тэффи иной взгляд на эту проблему. Она снижает заданный в начале рассказа возвышенный пафос ради того, чтобы рассказать, что в поисках этой истинной любви-нежности не надо ходить далеко, обращаться в ушедшее прошлое или возноситься высоко: она здесь, рядом, «в обликах совсем не поэтических, в простых, даже забавных». Тэффи повествует о случае в санатории, где ухаживающая за «злющим стариком, поправлявшимся от тифа», женщина вызывает всеобщее участие, сочувствие и симпатию своей неустанной нежной, но суетливой заботой о муже. Казалось бы, женщина выглядит жалкой и глупой, когда вдруг выясняется, что все её старания «развлечь» мужа якобы любимым им разгадыванием кроссвордов были бессмысленны и только раздражали старика, о чём он внезапно, грубо и жестоко при всех сообщил ей, «со звериным наслаждением» глядя на её растерянность и отчаяние. Но «маленький мальчик, сидевший за соседним столиком и видевший эту сцену, вдруг за-жмурился и горько-горько заплакал», и эти слёзы говорят о том, что безобразна и жалка мстительная жестокость больного старика, а нежность его жены прекрасна в своей беззащитности и безответности, потому что это «самый кроткий, робкий, божественный лик любви». Об этой любви плачет мальчик.

Таким образом, своим словом в защиту нежности Тэффи ясно даёт понять: со времён апостола Павла ничего не изменилось. Истинная любовь жертвенна, беззащитна и прекрасна. Как всё истинное, она дана не каждому, но в истинности её нельзя усомниться. И без неё плохо.

Я согласна с автором. Истинная любовь неотделима от нежности. Нежность поддержит слабого, укрепит сильного. Не думаю, что непременно сила человека соседствует со страстью в любви и исключает нежность. Сильный и сам готов делиться нежностью, и нуждается в ней. В пушкинском стихотворении «Я Вас любил…» нежность, с которой лирический герой любил героиню-адресата своего послания, соседствует с силой: только сильный человек не будет проклинать не разделившую его чувство возлюбленную и мстить ей. Но нежность ценна и сама по себе, нет смысла взвешивать её на весах и сравнивать с прочими достоинствами человека. Так, например, поступает Ольга Ильинская в романе Гончарова «Обломов»: ей мало нежности Ильи Ильича, ей нужен деятельный, целеустремлённый, сильный герой и молодец Штольц. И дай Бог ей счастья, но зачем же злиться и мстительно бросать в лицо не оправдавшему надежд возлюбленному упрёки, подобно старику из рассказа Тэффи! В том эпизоде романа Ольга, теряя-прогоняя Обломова, теряет многое в глазах читателя. И так же многое приобретает в глазах автора и читателя другая героиня того же романа, Агафья Матвеева Пшеницына, когда раскрывается во всей полноте своей любви-нежности к Обломову, приобретая смысл жизни. Нежность можно обидеть грубостью, но нельзя истребить, «нежным даётся радость, грубым даётся печаль». Нежность – это суть, грубость и сила – видимость.

В конце концов каждый приходит к этому. И Тэффи в 20 веке напоминает о неизбежности нежности. Вспомним об этом и в 21 веке и поищем её вокруг и в себе самих.

(1)Нежность - самый кроткий, робкий, божественный лик любви.(2)Любовь-страсть - всегда с оглядкой на себя. (3)Она хочет покорить, обольстить, она хочет нравиться, она охорашивается, подбоченивается, мерит, всё время боится упустить потерянное. (4)Любовь-нежность всё отдаёт, и нет ей предела. (5)И никогда она на себя не оглянется, потому что «не ищет своего». (6)Только она одна и не ищет. (7)Но не надо думать, что чувство нежности принижает человека. (8)Наоборот. (9)Нежность идёт сверху, она заботится о любимом, охраняет, опекает его. (10)А ведь опекать и охранять можно только существо беззащитное, нуждающееся в опеке, поэтому слова нежности - слова уменьшительные, идущие от сильного к слабому.

(11)Нежность встречается редко и всё реже. (12)Современная жизнь трудна и сложна. (13)Современный человек и в любви стремится прежде всего утвердить свою личность. (14)Любовь - единоборство.

- (15)Ага! (16)Любить? (17)Ну ладно же. (18)Засучили рукава, расправили плечи - ну-ка, кто кого?

(19)До нежности ли тут? (20)И кого беречь, кого жалеть - все молодцы и герои. (21)Кто познал нежность - тот отмечен.

(22)В представлении многих нежность рисуется непременно в виде кроткой женщины, склонившейся к изголовью. (23)Нет, не там нужно искать нежность. (24)Я видела её иначе: в обликах совсем не поэтических, в простых, даже забавных.

(25)Мы жили в санатории под Парижем. (26)Гуляли, ели, слушали радио, играли в бридж, сплетничали. (27)Настоящий больной был только один - злющий старик, поправлявшийся от тифа.

(28)Старик часто сидел на террасе в шезлонге, обложенный подушками, укутанный пледами, бледный, бородатый, всегда молчал и, если кто проходил мимо, отворачивался и закрывал глаза. (29)Вокруг старика, как трепетная птица, вилась его жена. (30)Женщина немолодая, сухая, лёгкая, с увядшим лицом и тревожно-счастливыми глазами. (31)И никогда она не сидела спокойно. (32)Всё что-то поправляла около своего больного. (33)То переворачивала газету, то взбивала подушку, то подтыкала плед, то бежала греть молоко, то капала лекарство. (34)Все эти услуги старик принимал с явным отвращением. (35)Каждое утро с газетой в руках она носилась от столика к столику, приветливо со всеми беседовала и спрашивала:

Вот, может быть, вы мне поможете? (36)Вот здесь кроссворд: «Что бывает в жилом доме?». (37)Четыре буквы. (38)Я записываю на бумажке, чтобы помочь Сергею Сергеевичу. (39)Он всегда решает кроссворды, и, если затрудняется, я ему прихожу на помощь. (40)Ведь это единственное его развлечение. (41)Больные ведь как дети. (42)Я так рада, что хоть это его забавляет.

(43)Её жалели и относились к ней с большой симпатией.

(44)И вот как-то он выполз на террасу раньше обычного. (45)Она долго усаживала его, укрывала пледами, подкладывала подушки. (46)Он морщился и сердито отталкивал её руку, если она не сразу угадывала его желания.

(47)Она, радостно поёживаясь, схватила газету.

- (48)Вот, Серёженька, сегодня, кажется, очень интересный кроссворд.

(49)Он вдруг приподнял голову, выкатил злые жёлтые глаза и весь затрясся.

- (50)Убирайся ты наконец к чёрту со своими идиотскими кроссвордами! - бешено зашипел он.

(51)Она побледнела и вся как-то опустилась.

- (52)Но ведь ты же... - растерянно лепетала она. - (53)Ведь ты же всегда интересовался...

- (54)Никогда я не интересовался! - всё трясся и шипел он, со звериным наслаждением глядя на её бледное, отчаянное лицо. - (55)Никогда! (56)Это ты лезла с упорством дегенератки, каковая ты и есть!

(57)Она ничего не ответила. (58)Она только с трудом проглотила воздух, крепко прижала руки к груди и огляделась кругом с такой болью и с таким отчаянием, точно искала помощи. (59)Но кто же может отнестись серьёзно к такому смешному и глупому горю? (60)Только маленький мальчик, сидевший за соседним столиком и видевший эту сцену, вдруг зажмурился и горько-горько заплакал.

(по Н. А. Тэффи*)

* Надежда Александровна Тэффи (1872-1952) - русская писательница, поэтесса, мемуарист и переводчик.

Информация о тексте