Накануне войны русская артиллерия имела 48 артиллерийских бригад, предназначенных для действий с пехотными дивизиями. Каждая бригада была шестибатарейного состава - но 8 орудий в каждой батарее. Батарея являлась отдельной частью и могла действовать самостоятельно. Первый дивизион бригады (3 батареи) был вооружен 9-фн пушками, второй - 3 - 4-фн медными пушками, заряжающимися с казны! В четырех кавказских артиллерийских бригадах по одной батарее было вооружено 3-фн горными пушками.

Конная артиллерия состояла из 26 регулярных и 22 казачьих батарей. Вер батареи были шестиорудийными и имели на вооружении А~фн нарезные медные пушки, заряжающиеся с казны. Каждая кавказская дивизия имела по 2 батареи. В осадной артиллерии было 630 орудий различного калибра.

Крепостная артиллерия имела 44 крепостных батальона. Личный состав на случай мобилизации предназначался для комплектования осадной артиллерии, которая в мирное время своих кадров не имела. В военное время формировалось 48 запасных артиллерийских батарей (по количеству артбригад). В организационном отношении русская артиллерия стояла выше турецкой. Наличие в дивизии 48 орудий давало возможность ее командиру решительно влиять на ход боя. Самостоятельность батарей позволяла им действовать в отрыве от остальных частей бригады. В мирное время содержался запас материальной части на 48 батарей, а с началом мобилизации могло быть сформировано 68 батарей. Это мероприятие позволяло быстро восполнять потери артиллерии на войне. Обращает на себя внимание тщательная продуманность организации артиллерии и ее мобилизационного развертывания. Подобной системы не было у турок и в других армиях Западной Европы. К началу войны в русской армии было 365 батарей с 2 808 нарезными орудиями. За короткий срок артиллерийская промышленность России обеспечила создание соотношений в нашей артиллерии - 4 орудия на 1000 штыков, в конной артиллерии - 6 орудий на 1 ООО сабель.

У турок в это время было 2 орудия на 1000 штыков, а кавалерия вообще не имела артиллерии. Каждое орудие имело запас боеприпасов в составе одного боевого комплекта, размещающийся в передках и зарядных ящиках. Подвоз осуществлялся артиллерийскими передками, которые при наступательных действиях приближались к войскам. . В турецкой кампании 1877 - 1878 годов русский солдат снова показал свою доблесть, а офицеры и генералы - незаурядные способности. Русская артиллерия оказала решающее влияние на весь ход войны. Первым событием, ошеломившим Западную Европу, было успешное форсирование Дуная главными силами русской армии у Зцмницы, проведенное за 3 - 4 дня при минимальных потерях. Русская артиллерия искусно обеспечила эту переправу, сковав сильные группировки противника в крепостях Рущук и Никополь и очистив Дунай от турецких кораблей,. Всего в обеспечении форсирования Дуная участвовало до 100 осадных и 100 полевых.орудий, действующих на 160-километровом фронте. Успешному действию, артиллерии способствовало хорошее обеспечение боеприпасами.

6 боях за Никополь участвовало 1^6 полевУу, 33 осадных И 4 скорострельных орудия. Бои требовали больщого количества снарядов. Так, с 25 июня по 1 июля 1877 года» русская артиллерия выпустила по крепости Рущук 3248 снарядов, что обеспечило блокаду турецкой флотилии на Дунае.

Знаменательным событием явились боевые действия отряда генерала Гурко на Шипкинском перевале в Болгарии. Вначале на Шипке было всего 27 орудий, а у турок 48. Турецкие войска занимали командные высоты. Однако они не овладели перевалом. К концу августа на перевале уже было 55 орудий и более 15 тысяч солдат. Здесь сказалась трудность подачи боеприпасов. В среднем артиллерия имела по 130 снарядов нй орудие, остальные боеприпасы были в тылу. Четыре месяца продолжалась борьба, и туркам, несмотря на целый ряд очевидных преимуществ, овладеть перевалом не удалось. При очень трудных условиях подвоза боеприпасов русская артиллерия за период боев на перевале израсходовала 18 930 снарядов, в отдельные дни расход превышал 50 снарядов на орудие. Потерь материальной части было очень мало, почти все повреждения устранялись на огневых позициях. В истории русско-турецкой войны 1877 - 78 годов борьба за Плевну занимает особое место. Она началась в июле 1877 года и продолжалась до 10 декабря. В первой атаке на Плевну участвовало 40 орудий, которые израсходовали 1 980 снарядов. Атака не удалась. Во второй атаке участвовало до 170 орудий, но из-за плохой организации штурма русские войска снова потерпели неудачу.

В третий раз было принято решение предварительно овладеть Ловчей - крупным опорным пунктом южнее Плевны. 3 августа 1877 года Ловча была взята. Атаку турецких позиций обеспечивали 98 орудий, которые за один день израсходовали 5375 снарядов, что в среднем составляло по 58,5 снаряда на орудие. Пехота же израсходовала 245 тысяч патронов - по 14 патронов на винтовку. Сравнение не нуждается в комментариях. При третьей атаке Плевны было сосредоточено 424 орудия.

Однако в результате неумелого применения артиллерии 7 сентября огонь вели только 152 орудия, 8 сентября - 214, 9 и 10 сентября - 226 орудий из 424. Остальные находились во вторых линиях и бездействовали, За период подготовки и в ходе штурма полевая артиллерия израсходовала 4^200 снарядов, что составляло в среднем по 170 снарядов на орудие. После этого началась осада Плевны. К концу осады у русских было в боевой линии 349 орудий и 186 орудий в резерве. Орудия были исправные, хорошего качества. 10 декабря П левейский гарнизон капитулировал. Далее русскаяармия форсировала Балканские горы и поставила турецкую армию на грань катастрофы, что заставило турецкое правительство запросить перемирия. t. , 6 января 1878 года в своем приказе, обращаясь к солдатам, генерал Гурко писал; „Окончился переход через Балканы.

Не знаешь, чему удивляться больше: храбрости ли и мужеству вашему в боях с неприятелем или же стойкости и терпению в перенесении тяжелых трудов в борьбе с горами, морозами и глубоким снегом. Пройдут годы, и потомки наши, посетив эти дцкие горы, с гордостью и торжеством скажут: „Здесь прошли русские войска и воскресили славу суворовских и румяндевских чудо-богатырей". Важным условием успешных действий артиллерии в горах явилось обеспечение ее снарядами. С этой задачей служба артиллерийского снабжения успешно справилась, несмотря на растянутость коммуникаций и отставание тылов. Снаряды в достаточном количестве были накоплены в подготовительный период. Подвижные парки были приближены к войскам. Каждое орудие имело запасы снарядов в передках и зарядных ящиках.

ТУРЕЦКАЯ АРМИЯ ПЕРЕД ВОЙНОЙ 1877-1878 гг. ВОЕННО-МОРСКИЕ СИЛЫ ТУРЦИИ

В течение 30 лет, с 1839 по 1869 год, проходила реорганизация турецкой армии.

В основу ее новой организации были положены принципы прус­ской ландверной системы. Реорганизация производилась прусскими инструкторами. Реорганизованная турецкая армия состояла из низама, редифа, мустахфиза, иррегулярных и египетских войск.

Низам представлял собой войска действительной службы. По штатному расписанию в нем числилось 210 000 человек, из них 60 000 человек по прошествии 4-5 лет, за 1-2 года до истечения полного срока действительной службы, увольнялись в отпуск; эти контингенты отпускных (ихтиат) в случае войны предназначались для пополнения низама. Общий срок службы в низаме был шести­летним. Низам выставлял определенное число таборов (батальонов) пехоты, эскадронов кавалерии и артиллерийских батарей.

Редиф по замыслу должен был представлять собой обученные резервные войска. По штатам в нем числилось к началу войны 190 000 человек. Редиф делился на два (впоследствии на три) класса; в первом в течение трех лет состояли лица, отбывшие 6 лет службы в низаме и ихтиате, а также лица в возрасте от 20 до 29 лет, по каким-либо причинам не служившие в низаме; во второй класс перечислялись на 3 года лица, отслужившие 3 года в первом классе. В мирное время в редифе содержались лишь слабые кадры, но запасы стрелкового вооружения и обмундирования по закону должны были иметься на полную штатную численность в период развертывания. В военное время предусматривалось формирование из редифа, отдельно от низама, определенного числа таборов, эскадронов и батарей.

Мустахфиз представлял собой ополчение. По штатам в нем числилось 300 000 человек; мустахфиз образовывался из числа лиц, перечисляемых туда на восемь лет по окончании пребывания в ре­дифе. Кадров, вещевых и боевых мобилизационных запасов му­стахфиз в мирное время не имел, в военное же время из мустах­физа создавали, отдельно от низама и редифа, определенное число таборов, эскадронов и батарей.

Общий срок пребывания в низаме, редифе и мустахфизе состав­лял 20 лет. В 1878 году все три категории должны были дать Тур­ции 700 000 человек войск.

Иррегулярные войска набирались в случае войны из черкесов, переселившихся в Турцию из России, горных малоазиатских племен (курды и др.), албанцев и т. п. Часть этих войск придавалась по­левой армии под названием башибузуков (ассакири-муавине), из остальных формировались местные гарнизонные войска (ассакири-римуллье). Численность их не была учтена даже в самой Турции.

В египетских войсках по штатам числилось 65 000 человек и 150 орудий.

Для комплектования армии вся территория Турецкой империи была разбита на шесть корпусных округов, которые теоретически должны были выставлять равное количество таборов, эскадронов и батарей. На самом деле Дунайский и Румелийский округа были сильнее, Аравийский и Иеменский слабее других и лишь Анатолий­ский и Сирийский приближались к средней норме. Гвардейский корпус комплектовался экстерриториально со всех округов.

Ежегодному призыву по жребию подлежали все мусульмане в возрасте от 20 до 26 лет; христиане на военную службу не призы­вались и выплачивали за это денежный налог (бедель).

Описанная организация турецкой армии не была полностью осуществлена ко времени войны. Дело в том, что из ежегодного призыва, составлявшего 37 500 человек, значительная часть людей в низам не поступала из-за финансовых трудностей и перечислялась прямо в редиф. Из-за этого низам имел в своих рядах значительно меньше людей, чем это полагалось по штатам, а редиф и мустах­физ заполнялись людьми, которые вовсе не имели военной подго­товки. В конечном итоге те 700 000 подготовленного войска, нали­чие которых предусматривалось по закону об организации армии к 1878 году, в значительной части не имели никакой военной под­готовки. Этот недостаток усугублялся еще тем, что по принятой организации не предусматривалось наличия запасных войск ни в мирное, ни в военное время. Поэтому, следовательно, все лица, призывавшиеся в редиф и мустахфиз из числа не имевших военной подготовки, должны были получить ее непосредственно в тех ча­стях, куда они призывались. Кроме того, в значительной мере на бумаге осталось развертывание в военное время редифной артил­лерии и кавалерии; это объяснялось как отсутствием мобилизаци­онных запасов артиллерии и конского состава, так и особой труд­ностью создания и обучения этих родов войск и их кадров в ходе войны.

Весьма неудовлетворительно было поставлено в турецкой армии дело комплектования офицерскими кадрами, а также организация военного управления. Только 5-10 процентов турецких пехотных и кавалерийских офицеров комплектовалось из числа окончивших военные школы (военную, артиллерийскую, инженерную, военно-медицинскую), так как школы выпускали очень мало офицеров. Вся остальная масса офицеров пехоты и кавалерии набиралась из числа произведенных в офицеры лиц унтер-офицерского звания, то есть окончивших лишь учебную команду, в которой необяза­тельна была даже элементарная грамотность. Еще хуже обстояло дело с турецким генералитетом. Турецкими пашами являлись в основном или иностранные авантюристы и проходимцы всякого рода, или придворные интриганы с минимальным боевым опытом и военными знаниями. Лиц с высшим военным образованием или даже опытных практиков-фронтовиков в составе турецкого генера­литета было крайне мало.

Во главе высшего военного управления стоял султан с тайным военным советом, создававшимся при нем на время войны; султан и тайный совет обсуждали и утверждали все планы действий главнокомандующего. Последний, кроме того, обязан был считаться во всех своих действиях с военным министром (сераскиром), а также с состоявшим при военном министре военным советом (дари-хура). В то же время начальник артиллерии и инженерных войск (мушир-топ-хане) не был подчинен ни главнокомандующему, ни военному министру, находясь в распоряжении одного только султана. Таким образом, главнокомандующий был связан при осу­ществлении даже своих частных планов и замыслов.

Турецкий генеральный штаб состоял из 130 офицеров, окончив­ших высшую военную школу. Использовались эти офицеры большей частью нецелесообразно, так как штабов в полном смысле слова в турецкой армии не было. Вместо систематической штабной ра­боты офицеры генерального штаба часто выполняли роль личных советников пашей и исполняли их отдельные поручения.

Твердо установленной организации родов войск в турецкой армии не имелось. Она была установлена в виде исключения лишь для низшего звена - табора (батальона) пехоты, эскадрона кавалерии и батареи артиллерии, но и то по своей численности низшие подразделения были всегда меньше, чем предусматривалось шта­тами. Что же касается высших организационных звеньев, то прак­тически они или вовсе отсутствовали, или создавались от случая к случаю и по своей структуре были весьма разнообразны. Теоре­тически три табора должны были составлять полк, два полка - бригаду (лива), две бригады - дивизию (фурк), а две пехотные и одна кавалерийская дивизия - корпус (орду). Практически же 6-10 таборов соединялись иногда прямо в бригаду или дивизию, иногда же действовали без всякого промежуточного организацион­ного объединения, непосредственно подчиняясь старшему началь­нику или входя временно в отряды разной численности.

Табор (или табур) состоял из восьми рот (бейлюк) и по штату имел 774 человека; фактически численность табора колебалась в пределах 100-650 человек, так что рота часто не превышала при­нятой в европейских армиях численности взвода; частично перед войной таборы были переформированы и имели четырехротный состав.

Батарея состояла из шести орудий и двенадцати зарядных ящи­ков, насчитывая по штатам 110 строевых солдат.

Эскадрон по штатам числил 143 всадника, фактически же в нем было в лучшем случае 100 человек.

Стрелковое вооружение турецкой армии было пред­ставлено тремя системами нарезных ружей, заряжавшихся с казны, а также разными системами устаревших нарезных и гладкостволь­ных ружей, заряжавшихся с дула. Первой и наиболее совершенной системой являлась однозаряд­ная американская винтовка Пибоди-Мартини . Она заряжалась с казенной части при помощи откидывавшегося вниз затвора, имела калибр 11,43 мм, весила со штыком 4,8 кг; начальная скорость по­лета пули составляла 415 м/сек; прицел был нарезан на 1830 шагов (1500 ярдов); патрон металлический, унитарный, весил 50,5 г. По баллистическим данным, эта винтовка была близка русской вин­товке системы Бердана № 2, но в некоторых отношениях уступала ей; так, откидной вниз затвор Пибоди-Мартини препятствовал стрельбе лежа и с широкого упора (насыпи); на испытаниях в США было отмечено до 60 процентов случаев отказа затвора в экстрак­ции гильз . Эти ружья были заказаны турецким правительством в США в количестве 600 000 штук вместе с 40 млн. патронов к ним . К началу войны в турецкой армии имелось 334 000 винто­вок Пибоди-Мартини, что составляло 48 процентов всех заря­жавшихся с казны ружей турецкой армии. В основном винтовки Пибоди-Мартини состояли на вооружении войск, сражавшихся на Балканах.

Второй по качеству системой являлась однозарядная заряжав­шаяся с казны винтовка английского конструктора Снайдера, образца 1867 года, переделанная из заряжавшейся с дула винтовки" Минье. По баллистическим качествам эта винтовка лишь немного превосходила русскую винтовку системы Крнка - начальная ско­рость полета пули у нее составляла 360 м/сек. Винтовка Снайдера имела калибр 14,7 мм, со штыком (ятаганом) весила 4,9 кг, прицел был нарезан на 1300 шагов (1000 ярдов). Металлический патрон весил 47,2 г; патроны были частью цельнотянутыми, частью состав­ными. Винтовка Снайдера большей частью была приобретена в Англии и США, некоторое количество было переделано на турецких заводах. На вооружении состояло 325 000 ружей Снайдера, что равнялось 47%; всех ружей турецкой армии, заряжавшихся с казны; этой системой винтовки была вооружена часть турецких войск на Балканском театре и подавляющее число войск на Кавказском театре.

Третьей системой являлась американская винтовка конструкции Генри Винчестера с подствольным магазином на 13 патронов, одним патроном в приемнике и одним - в стволе; все патроны могли быть выпущены в 40 секунд. Винтовка представляла собой карабин ка­либром 10,67 мм, прицел был нарезан на 1300 шагов. Карабин ве­сил 4,09 кг, патрон - 33,7 г . Этих винтовок на вооружении со­стояло 39 000 штук - 5-6 % всех ружей турецкой армии, заряжав­шихся с казны. Этой винтовкой были вооружены турецкая кавале­рия и часть башибузуков.

Мустахфиз, часть редифа и иррегулярные войска были воору­жены в основном заряжавшимися с дула ружьями разных систем. Египетские войска имели на вооружении заряжавшуюся с казны винтовку американской системы Ремингтона. Кроме того, у турок имелось некоторое количество митральез системы Монтиньи.

Перед войной Турция закупила ко всем системам своего стрел­кового оружия, заряжавшегося с казны, весьма значительное коли­чество патронов (по 500-1000 патронов на единицу оружия, то есть не менее 300-400 млн. патронов) и в ходе войны пополняла расход патронов регулярными закупками за границей, преимуще­ственно в Англии и США.

Боевой комплект патронов носился на себе солдатами, возимый запас находился в имевшихся при каждом таборе вьюках или на обывательских подводах.

Полевая артиллерия в начале войны была представлена в турецкой армии первыми образцами нарезных, заряжавшихся с казны 4- и 6-фунтовых пушек, не скрепленных кольцами и с на­чальной скоростью полета снаряда не свыше 305 м/сек, а также бронзовыми горными 3-фунтовыми пушками английской системы Уитворта; последние в ходе войны начали заменяться 55-мм сталь­ными германскими пушками Круппа. Девятисантиметровых сталь­ных крупповских пушек, скрепленных кольцами, с дальнобойностью 4,5 км и начальной скоростью 425 м/сек, смонтированных на ла­фете, который позволял придавать стволу большой угол возвыше­ния и тем повышать дальность стрельбы, вначале насчитывалось немного; на Балканах, например, их было на первых порах всего 48. Всей полевой артиллерии у турок имелось немного - 825 орудий.

Полевая турецкая артиллерия имела снаряды трех типов: 1) гра­нату с ударной трубкой плохого качества; большинство гранат, осо­бенно в начале войны, не разрывалось; 2) шрапнель с дистанцион­ной трубкой, технически неплохую; 3) картечь. Снарядами турецкая армия снабжалась в достаточном количестве.

Крепостная и осадная турецкая артиллерия имела на вооруже­нии чугунные гладкоствольные пушки 9-см калибра и 28-см гаубицы; бронзовые гладкоствольные 9-, 12- и 15-см пушки; нарез­ные и заряжавшиеся с казны 12- и 15-см пушки, 15-см гаубицы и 21-см мортиры; стальные, скрепленные кольцами 21-, 23- и 27-см крупповские пушки; чугунные мортиры 23- и 28-см калибра, брон­зовые мортиры 15-, 23- и 28-см калибра

Офицеры, кавалерия и иррегулярные войска, помимо ружей (офицеры их не имели), были вооружены револьверами, шашками и ятаганами.

Военная промышленность в Турции была представ­лена рядом средних и мелких заводов и фабрик, принадлежавших государству. Изготовление оружия производилось артиллерийским арсеналом в Топхане и литейным заводом в Зейтин-Бурну; в арсенале изготовлялись отдельные Детали стрелкового Оружия, переде­лывались ружья старых систем, сверлились стволы артиллерийских орудий, выделывались затворы к ним и т. п.; на литейном заводе отливались стволы для бронзовых пушек, производились снаряды всех калибров, а также выделывалось холодное оружие для всей армии. Пороховые заводы в Макри-кее и Ацатлу изготовляли селитренные пороха и снаряжали ежедневно до 220 000 ружейных па­тронов. Патронный завод в Кирк-агаче производил ежедневно до 100 000 гильз к ружьям Снайдера, 150 000 капсюлей и 250 000 пуль к ним. Фабрика трубок и взрывчатых составов изготовляла еже­дневно до 300 трубок. Ряд заводов был оборудован паровыми ма­шинами небольшой и средней мощности, а также новейшими меха­низмами, но в основном использовались водяные двигатели и руч­ной труд. Управление заводов и технический персонал в подавляю­щем большинстве состоял из высокооплачиваемых иностранцев, преимущественно англичан, рабочие же целиком набирались из ту­рецкого населения . Качество продукции было невысоким. Все пе­речисленные предприятия далеко не в полной мере удовлетворяли потребности турецких вооруженных сил; они лишь частично (за исключением холодного оружия) восполняли эту потребность, основным же способом пополнения являлся импорт оружия и бое­припасов из США и Англии. Морская военная промышленность была представлена морским арсеналом в Константинополе и рядом верфей (в Тэрсхане, Синопе, Рущуке, Басоре и пр.) .

В конечном счете в отношении организации и вооружения ту­рецкой армии, а также в отношении турецкой военной промышлен­ности можно сделать следующие выводы.

Организация турецких войск к войне 1877-1878 гг., несом­ненно, находилась в лучшем состоянии, чем в период Крымской войны, но все же она ни в коей мере не удовлетворяла военным требованиям того времени. Фактическое отсутствие постоянных соединений от полка и выше, слабая обеспеченность обученным людским составом, нехватка запаса конского состава и артиллерий­ских запасных орудий, совершенно неудовлетворительное положе­ние с комплектованием армии офицерскими кадрами и созданием штабов ставили турецкую армию в худшее положение по сравне­нию с любой из армий крупных европейских держав.

Что касается вооружения, то турецкая армия была оснащена вполне совершенными по тому времени образцами стрелкового оружия и в целом находилась в равном положении с русской ар­мией, несколько даже превосходя ее в снабжении патронами. В части же артиллерийского вооружения турецкая армия не только количественно, но и качественно уступала русской армии; наличие в турецкой армии «дальнобойных» стальных крупповских орудий не могло дать ей перевеса, так как таких орудий было мало.

Турецкая военная промышленность не могла обеспечить оружием турецкую армию и в Деле её оснащения вооружением играла третьестепенную роль, поэтому она не могла идти ни в какое срав­нение с русской военной промышленностью.

Боевая подготовка турецкой армии перед войной 1877-1878 годов находилась на крайне низком уровне.

В значительной мере это зависело от низкого уровня военного образования турецких офицеров и от почти полного отсутствия офицерской подготовки в мирное время. Лишь небольшое число турецких офицеров - около 2 000 человек - получило образование в военной школе; большинство их, произведенное из унтер-офицеров за выслугу и отличия (так называемых алайли), совершенно не имело никакого образования; как свидетельствует турецкий исто­рик, из этих последних «редко кто умел читать и писать, а, между тем, были в высоких чинах, до генерала включительно» .

О состоянии офицерской подготовки перед войной турецкий ге­нерал Иззет Фуад-паша писал: «Так как на нашем языке почти не существует ни книг о стратегии, ни трудов по истории великих войн, то теоретически мы знали очень мало, а практически - сов­сем ничего, потому что за все царствование Абдул-Азиза можно припомнить только одни маневры, да и те продолжались всего... один день» .

Нельзя, однако, полностью согласиться с этой характеристикой турецких офицеров 70-х годов, так как многие из них выработали в себе довольно ценные военные качества во время войны с Сер­бией и Черногорией да кое-что в отношении развития своего круго­зора получили от своих английских и германских инструкторов. Но в принципе нельзя не признать, что большинство турецких офицеров было подготовлено в тактическом отношении крайне слабо, осо­бенно для наступательного боя.

В соответствии с низким уровнем Офицерской подготовки был весьма низок и уровень боевой подготовки турецких солдат и унтер-офицеров. В турецкой пехоте к наступательному бою была способна лишь численно незначительная султанская гвардия, удовлетвори­тельно натасканная германскими инструкторами. Вся остальная пе­хота, даже низам, была подготовлена к наступательному бою. слабо; строй и боевые порядки сохранялись лишь в начале наступления, после чего в большинстве случаев сбивались в толпу; огонь был мало меткий по причине плохого стрелкового обучения; этот недо­статок стремились возместить массой выпускаемых на ходу пуль. Положительной стороной турецкой пехоты являлось широкое при­менение ею самоокапывания.

В обороне турецкая пехота была приучена широко использовать укрепления, для чего при каждом таборе возился достаточный запас шанцевого инструмента. Саперное дело турецкая пехота знала, укрепления возводились быстро и технически выполнялись хорошо;

Главную, роль в сооружении турецких укреплений играло местное население.

Турецкая пехота обильно снабжалась патронами и открывала по наступавшим огонь с дальних расстояний, что делало ее хорошо приспособленной к оборонительному бою; контратаки турецким вой­скам удавались хуже, из-за чего их оборона носила преимуще­ственно пассивный характер.

Успешность действий турецких войск в пассивной обороне - явление не случайное и не может быть объяснено «прирожденными» свойствами турецкого солдата и офицера. Дело в том, что для на­ступления при равном оружии, гораздо более чем для пассивной обороны, нужны инициативные, сознательные и обученные солдаты, а также обладающие большими организаторскими способностями офицеры. Отсталый социальный строй Турции не способствовал вы­работке ни инициативных солдат, ни подготовленных офицеров.

В походных движениях турецкая пехота была вынослива, но от­сутствие обозов в частях крупнее табора делало ее маломанев­ренной.

Турецкая артиллерия вела огонь с дальних дистанций, метко стреляла гранатой, но не владела шрапнелью. Сосредоточение огня в артиллерии применялось слабо, взаимодействие с пехотой не было налажено.

Турецкая регулярная кавалерия по своей численности была так незначительна, что, даже невзирая на сносный уровень ее тактиче­ской подготовки, не могла оказать какого-либо влияния на войну 1877-1878 гг.

Иррегулярная турецкая конница, несмотря на то, что значитель­ная часть ее имела на вооружении магазинное ружье, совершенно не была подготовлена к правильному бою. Штабы в турецкой армии к ведению военных действий подготовлены не были.

Боевая подготовка русских войск накануне войны, несмотря на все ее крупные недостатки, стояла значительно выше, чем подго­товка турецкой армии.

Сравнивая между собой русскую и турецкую армии, можно прийти к следующим выводам. Русская армия располагала несом­ненным превосходством над турецкой во всем, кроме стрелкового оружия, в отношении которого она находилась примерно в равном положении с турецкой. В единоборстве с Турцией русская армия имела все шансы на успех. Однако сила турецкой пассивной обо­роны, при недостаточной подготовке русской армии к ее преодоле­нию, заставляла серьезно с ней считаться.

К 1877 году Турция располагала довольно значительным военно-морским флотом. На Черном и Мраморном морях находилась бро­неносная эскадра в составе 8 броненосных батарейных фрегатов I и II ранга, вооруженных 8-15 орудиями в основном калибра 7-9 дм (лишь «Месудиэ» имел 12 орудий калибра 10 дм); 7 батарейных корветов и мониторов III ранга, вооруженных 4-5 ору­диями в основном также калибра 7-9 дм. Скорость хода у боль­шинства судов эскадры достигала 11 узлов или даже была не­сколько выше, броня у большинства судов была толщиной в 6 дм. В основном все эти суда были приобретены Турцией в Англии и Франции.

Кроме броненосной эскадры, Турция располагала на Черном море 18 небронированными боевыми кораблями со скоростью хода до 9 узлов и рядом вспомогательных военных судов.

Таким образом, Турция, хотя и ценой государственного банкрот­ства, создала на Черном море флот, способный вести наступатель­ные действия.

Но если с количеством и качеством кораблей у Турции было вполне благополучно, то с личным составом флота дело обстояло много хуже. Боевая подготовка личного состава военно-морского турецкого флота была неудовлетворительна, дисциплина слаба. Практические плавания почти не производились, минного вооруже­ния на кораблях не было, минное дело было в загоне. Попытка поднять уровень подготовки личного состава флота путем пригла­шения в турецкий флот опытных иностранных офицеров, главным образом англичан (Гобарт-паша - начальник броненосной эскадры, Монторн-бей - его помощник и начальник штаба, Слимэн - спе­циалист минного дела и др.), не увенчалась успехом. Турецкий флот вступил в войну плохо подготовленным.

РУССКАЯ АРМИЯ ПЕРЕД ВОЙНОЙ 1877-1878 гг. ЧЕРНОМОРСКИЙ ВОЕННО-МОРСКОЙ ФЛОТ

Крымская война 1853-1856 гг. показала отсталость военной ор­ганизации царской России николаевского периода.

Выявилось, что комплектование армии по системе рекрутской повинности, в свое время бывшей прогрессивной, уже полностью себя изжило. Рекрутская система комплектования была системой чи­сто сословной; все тяготы военной службы при рекрутчине падали только на податные сословия - крестьян, мещан и «детей солдат­ских». Поскольку две последние категории численно были невелики, можно признать, что по существу армия комплектовалась почти из одних крестьян. Но и крестьянские контингента использовались далеко не полно. Отдача крестьян в рекруты затрагивала материаль­ные интересы дворянства, так как с каждым рекрутом помещик лишался либо оброчного плательщика, либо работника на бар­щине .

В итоге ежегодный набор рекрутов в среднем составлял всего 80 000 человек. При таких условиях в русской армии не могло быть достаточного количества подготовленного запаса на случай войны. С началом Крымской войны обученный запас был быстро исчерпан, и в дальнейшем пришлось пополнять армию, помимо обычных рек­рутских наборов, призывом совершенно необученных ополченцев.

Обученный запас начал создаваться с 1834 года за счет уволь­нения солдат в бессрочный отпуск по прохождении 15-20 лет дей­ствительной службы; при 25-летнем сроке службы в войсках уво­ленный в бессрочный отпуск 5-10 лет состоял в запасе. Эта мера дала к началу Крымской войны накопление запаса 212 ООО человек; в качественном отношении запас был вовсе не эффективен; при не­выносимо тяжелых условиях службы николаевский солдат попадал в запас уже полубольным-полуинвалидом.

Крымская война выявила весьма невысокий уровень боевой под­готовки русской армии. Дело в том, что в мирное время боевой под­готовкой почти не занимались. В основном обучение солдат и офи­церов сводилось к строевой муштре и плацпарадным увлечениям. Суворовское требование - учить войска тому, что потребуется на войне - было основательно забыто.

Уменье ценить достоинство воина, его инициативу, боевое содружество офицера и солдата, которое так настойчиво прививал в армии Суворов, уступило место грубому пренебрежению к личности солдата, пренебрежению барина-офицера к солдату-рабу, методам самой жестокой палочной дисциплины. Распространение среди офицеров общего и специального образования, широкого взгляда на военное дело, военной любознательности и творческого отношения к делу - прямо или косвенно осуждалось; все заменял устав и его слепое, шаблонное выполнение. Резко к худшему изменился моральный облик офицера, широко распространилось «казнокрадство» и «солдатокрадство», интриги, подсиживания. Реакционность убежде­ний, политическая благонадежность и знание деталей строевой муштры искупали в глазах царя все недостатки офицера в его мо­ральном облике, в отношении к солдату и в области военного искус­ства. Конечно, были и исключения из этого общего правила, но они представляли в общей массе офицерства русской армии редкое явление.

На 60% основная масса офицерства состояла из лиц, не имев­ших среднего военного, а зачастую вообще какого бы то ни было образования.

По классовому составу офицерство русской армии николаевского времени являлось почти чисто дворянским. Дворянская часть офи­церства комплектовалась двумя основными категориями: выпускни­ками кадетских корпусов и дворянами-юнкерами из числа недорос­лей типа фонвизинского Митрофанушки. Недворянская часть офи­церства была численно невелика и комплектовалась в основном из числа унтер-офицеров, поступивших в армию по рекрутской повин­ности; они с трудом дослуживались до средних офицерских чинов и в лучшем случае кончали жизненное поприще в должности «веч­ного ротного командира.

Офицеры дворянского происхождения играли решающую роль в офицерском корпусе; офицеры, являвшиеся выходцами из других сословий, держались в черном теле, использовались для «черновой» работы и влиянием не пользовались. Особую силу в офицерском корпусе имели прибалтийские дворяне-немцы, «остзейцы». Отли­чаясь в большинстве своем крайней реакционностью, жестокостью и тупостью, они даже в офицерском корпусе николаевских времен прочно утвердили за собой славу самых жестоких истязателей сол­дат, самых бездарных и невежественных командиров.

В целом русский офицерский корпус николаевского времени по своей организации и составу не мог обеспечить ни накопления до­статочного офицерского запаса, ни должного развития русского военного искусства и правильной постановки боевой подготовки войск.

Крымская война выявила также устарелость вооружения русской армии, особенно в отношении стрелкового оружия. Нарезными ружьями - бельгийскими («люттихскими», льежскими) и отече­ственными систем Гартунга и Эрнрота, штуцерами - было воору­жено лишь 4-5% пехоты: стрелковые батальоны и 24 «застрель­щика» в каждом пехотном батальоне. Основным видом массового стрелкового оружия, особенно в начале Крымской войны, являлись гладкоствольные кремневые и капсюльно-ударные ружья с дально­стью прямого выстрела в 200 шагов. Помимо общей экономиче­ской отсталости страны, непосредственно перевооружению всей армии штуцерами препятствовала отсталость русской военной про­мышленности с ее немногочисленными заводами и фабриками, почти лишенными самого совершенного по тому времени парового двигателя и отличавшимися крайне низкой производительностью крепостного труда.

Крымская война (1853-1856) показала резкое отставание рус­ской армии николаевского времени от западноевропейских армий. В случае возникновения новой войны отсталость русской армии могла привести к полному военному разгрому царской России, а при наличии резких англо-русских противоречий царизм никак не мог считать устраненной опасность возникновения такой войны. Русское дворянство во главе с Александром II понимало это и боялось войны, так как новый военный разгром царской России мог не только еще более ухудшить и без того слабые международные по­зиции России, но и серьезно поколебать господствующее положение дворянства и царизма в целом. Поэтому сразу же после Крымской войны в среде русского дворянства стало расти число сторонников проведения военной реформы. Но наряду с этим необходимо отме­тить, что все же основная масса русского дворянства во главе с его наиболее реакционной частью шла на военную реформу нехотя, скрепя сердце; основная часть русского дворянства желала ограни­чить военную реформу неизбежным минимумом, который не затра­гивал бы дворянских классовых интересов.

Русское дворянство боялось при этом лишиться установленных еще Петром III привилегий. Оно было почти единственным поставщиком офицерского состава, получая военное образование в кадет­ских корпусах или добровольно поступая в юнкера даже при от­сутствии всякого образования. Отмена этих дворянских привилегий привела бы к значительному росту в армии числа офицеров недво­рянского происхождения и, следовательно, к утере дворянством его господствующих позиций в армии, являвшихся важнейшей основой господства дворянства в стране.

Опасения дворянства не были беспочвенными. Военная реформа, как и все прочие реформы 60-70 годов, являлась по существу бур­жуазной реформой. Объективной задачей ее являлось создание массовой армии буржуазного типа. Решение такой задачи не могло ограничиться одним лишь увеличением контингентов призываемых в солдаты; требовалось соответственное увеличение числа офицеров в кадрах и запасе. Кроме того, буржуазное существо военной ре­формы требовало при комплектовании офицерским составом исхо­дить не из происхождения кандидата в офицеры, а из наличия у него того или иного образования. Таким образом, последовательно-буржуазное проведение военной реформы в области комплектова­ния офицерским составом неизбежно должно было привести к утрате дворянством его монополии - господствующих позиций в армии, к необходимости в той или иной мере делить свою власть в армии с буржуазией.

По указанным причинам военные реформы в первые годы после Крымской войны свелись по существу к нескольким робким попыт­кам, почти не затрагивавшим основных недостатков русской ар­мии. Но такое положение длилось недолго. Ряд обстоятельств по­требовал ускорения и углубления военной реформы.

Основное из этих обстоятельств лежало в области внутренней политики. Революционная ситуация 1859-1861 гг. не перешла в революцию; крестьянское движение было подавлено, но оно выну­дило царизм, наравне с другими уступками, пойти на проведение военной реформы. Обострение классовых противоречий требовало укрепления и усиления армии как решающего средства в борьбе господствующих классов с эксплуатируемыми массами.

С другой стороны, франко-прусская война 1870-1871 гг. и раз­гром пруссаками наполеоновской Франции наглядно показали, в ча­стности, какие большие военные преимущества имела прусская мас­совая армия буржуазного типа в сравнении с отсталой армией Наполеона III.

Помимо этих двух важнейших обстоятельств, ускорению прове­дения военной реформы способствовали и другие. После «крестьян­ской» реформы 1861 года отпали основные возражения дворянства против изменения системы комплектования армии солдатским со­ставом. Совокупность гражданских реформ, являвшихся по суще­ству буржуазными, дала толчок к ускорению экономического раз­вития и улучшению финансового положения царской России; по­явилась возможность изыскать средства, потребные для проведения военной реформы. Развитие железнодорожной сети, создавшее воз­можность ускоренной перевозки запаса при мобилизации, оправдывало переход армии на систему малых кадров при наличии боль­шого запаса.

В 1861 году военным министром стал Д. А. Милютин; на него и легла задача осуществления военной реформы.

Милютин был высокообразованным человеком, окончил Москов­ский университетский пансион и Военную академию. Уже с ранних лет он занимался самообразованием и приобщился к литературной и научной деятельности. С 1845 по 1856 год Милютин был профессором Военной академии; в это время он написал большой труд о

A. В. Суворове, в котором высоко оценил суворовское националь­ное военное искусство. В академии Милютин создал и возглавил новую кафедру военной статистики, имевшую целью углубить и рас­ширить кругозор слушателей академии. Трижды за свою жизнь Милютин служил на Кавказе - в 1839-1840, 1843-1845 и 1856-1860 годах; боевого, непосредственного участия в Кавказской войне он почти не принимал, занимая ряд должностей в высших штабах; не участвовал Милютин и в Крымской войне. Несколько раз Милютин выезжал за границу, что дало ему возможность ознако­миться с состоянием военного дела за рубежом.

Милютин являлся сторонником буржуазного развития России. Хотя Милютин и был знаком с многими трудами передовых демо­кратов того времени, но он был далек от революционных идей и на­строений. Он считал, что народная революция может много разру­шить, но не может дать ничего положительного. Он стоял за «бла­горазумие» и реформу предпочитал революции. Революционеров Милютин рассматривал как беспочвенных фантастов. Сам факт существования и деятельности революционеров в России он объ­яснял тем, что, по его мнению, до 1861 года Россия не встала на путь буржуазных реформ, а после 1861 года - недостаточно, в пре­делах «благоразумия», твердо шла по этому пути. Являясь весьма умеренным либералом, кровно связанным с царизмом, Милютин считал вполне достаточным осуществление буржуазных реформ в рамках монархического строя и самую цель реформ видел в укреп­лении монархического строя.

При осуществлении военных реформ Милютину пришлось выно­сить ожесточенные нападки реакционной части русского дворян­ства, считавшей его «красным», чуть ли не социалистом, и вести с ним упорную борьбу. Конечно, ничего революционного в этой борьбе не было. «Пресловутая борьба крепостников и либералов, - писал

B. И. Ленин, - ...была борьбой внутри господствующих классов, большей частью внутри помещиков, борьбой исключи­тельно из-за меры и формы уступок. Либералы так же, как и крепостники, стояли на почве признания собственности и власти помещиков, осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном сверже­нии этой власти» .

Важнейшей из реформ, проведенных Милютиным, являлась ре­форма комплектования русской армии рядовым составом. Уже ме­нее чем через год после своего назначения военным министром, 15 января 1862 года, Милютин представил доклад, в котором не­оспоримо доказал необходимость изменения системы комплектова­ния русской армии.

Милютин показал, что при численности русской армии в мирное время в 765 000 человек она не могла быть доведена до предусмот­ренной на военное время численности в 1 377 000 человек, так как в запасе состояло всего 242 000 человек. Для накопления достаточ­ного запаса Милютин предлагал увольнять солдат во временный от­пуск после семи - восьми лет действительной службы, что станови­лось возможным при увеличении нормы рекрутского набора (че­тыре человека с 1000 вместо трех).

Доклад был утвержден Александром II, но при его осуществле­нии Милютин встретил сильнейшее сопротивление реакционных кругов России, возглавлявшихся князем Барятинским и шефом жан­дармов Шуваловым.

Так как временные отпуска не решали вопроса о накоплении обученного запаса, Милютин выдвинул идею всеобщей воинской по­винности с сравнительно короткими сроками службы. Новый «Устав о воинской повинности», вошедший в силу с 1874 года, раз­решал важную задачу реорганизации армии - задачу создания запаса обученных резервов на случай войны.

По этому уставу призыву в армию подлежало мужское населе­ние всех сословий, достигшее 21 года; часть его, по жребию, зачис­лялась на действительную службу, остальные - в ополчение.

Срок действительной службы в армии для основной массы при­зываемых устанавливался в 6 лет с последующим пребыванием 9 лет в запасе. Таким образом, общий срок военной службы исчис­лялся в 15 лет. В зависимости от происхождения и образования срок действительной службы мог быть сокращен в пределах от 6 месяцев до 4 лет. По этому уставу призыву в армию не подверга­лись казаки, некоторые религиозные сектанты, служители культа и ряд народов России (Средней Азии, Кавказа и Севера); льготы пре­доставлялись также по имущественному и семейному положению. Следовательно, нельзя признать, что в России по уставу 1874 года была установлена всеобщая воинская повинность, как это делали буржуазные историки.

По этому поводу В. И. Ленин писал: «В сущности, у нас не было и нет всеобщей воинской повинности, потому что привилегии знат­ного происхождения и богатства создают массу исключений» . Ре­форму комплектования армии по уставу 1874 года правильнее на­звать всесословной воинской повинностью.

Тем не менее и то, что удалось сделать в области изменения си­стемы комплектования армии, являлось делом прогрессивным, так как царское правительство было вынуждено «обучать в конце концов весь народ владеть оружием, так что последний приобретает возможность в известный момент осуществить свою волю вопреки командующему военному начальству» .

Революционная ситуация 1859-1861 гг. не перешла в револю­цию; таков же был исход революционной ситуации в 1879-1881 гг. Причина этого - слабость революционных сил. В этих условиях нельзя было ждать введения взамен рекрутского набора всеобщей воинской повинности путем народной революции. Следовательно, с политической точки зрения даже половинчатая всесословная воин­ская повинность 1874 года являлась прогрессивной; вводя в армии, хотя и не в полной мере, буржуазные порядки, эта реформа расша­тывала устои главного в то время врага русского народа - само­державия.

Введение всесословной воинской повинности оказало положи­тельное влияние на русскую армию во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Русская армия вышла на войну с двумя годовыми наборами новобранцев, призванных на основе нового устава; это значительно омолодило армию, сделало ее состав более подвиж­ным, более выносливым. Первый призыв по уставу 1874 года дал 150 000 новобранцев вместо 80 000, набиравшихся при рекрутчине, а в годы войны число принимаемых на службу новобранцев воз­росло до 218 000 человек. Запас армии к войне 1877 года не состоял еще из лиц, прошедших действительную военную службу на основе новой воинской повинности, но в нем имелось уже значительно большее число людей, чем было до реформы.

Помимо этой основной реформы, касавшейся комплектования армии рядовым составом, на протяжении 1862-1874 гг. были про­ведены и другие реформы. В числе этих реформ было изменение комплектования армии офицерским составом.

Вопрос комплектования армии офицерским составом стоял весьма остро. Так, к 1861 году образовался огромный некомплект офицерского состава в армии. Это видно из того, что в 1861 году по­ступило в армию всего 1270 офицеров при годовой убыли их в 4241 человек. Немудрено, что в течение ряда лет даже в офицер­ском составе мирного времени образовался значительный неком­плект, в случае же мобилизации для армии создавалось прямо-таки катастрофическое положение, так как офицерского запаса и в по­мине не было.

Серьезные опасения Милютина вызывал и качественный состав офицеров. Некоторая часть выпускавшихся из кадетских корпусов офицеров находилась под влиянием господствовавших в 60-е годы передовых политических взглядов, что, естественно, не способство­вало выработке из них преданных слуг царизма. Часть кадетов не чувствовала призвания к военной службе и не являлась людьми, сознательно избравшими военную службу своей профессией.

Чтобы избежать этих недостатков и улучшить систему подго­товки офицерских кадров, был принят ряд мер.

Прежде всего была произведена замена кадетских корпусов военными гимназиями. В них была ликвидирована строевая органи­зация, прекращено военное обучение, и по своей программе они были приближены к гражданским гимназиям. Непосредственная подго­товка офицеров была перенесена в военные училища, которые были созданы на базе специальных классов кадетских корпусов. Это ме­роприятие давало возможность принимать в военные училища лиц из числа окончивших военные гимназии, а также поступавших со стороны, обеспечивая при этом отбор благонадежных, не «повинных» ни в каких революционных настроениях. При такой системе попа­дали в юнкера лишь те, кто сознательно избрал своей профессией военную службу. Однако все училища в совокупности давали армии ежегодно только 400-500 офицеров, и, следовательно, в коли­чественном отношении замена корпусов военными гимназиями не решала вопроса полного обеспечения армии офицерским со­ставом.

Этот недостаток было решено восполнить созданием юнкерских училищ при военных округах. С 1864 по 1877 год было создано 17 таких училищ. Основной контингент воспитанников набирался из числа войсковых юнкеров и вольноопределяющихся; некоторое число набиралось также из среды лиц, не прошедших полного курса воен­ных гимназий и подобных им гражданских учебных заведений, а также из окончивших начальные училища и унтер-офицеров сроч­ной службы. К 1877 году юнкерские училища выпустили офице­рами 11 500 человек. Создание юнкерских училищ дало возмож­ность прекратить доступ к производству в офицеры лиц, не обла­давших определенной суммой общих и военных знаний. Политиче­ская благонадежность выпускаемых юнкерскими училищами офице­ров обеспечивалась строгим классовым отбором юнкеров; три чет­верти юнкеров были дворяне.

Оба эти мероприятия позволили ликвидировать некомплект офицеров по штатам мирного времени, но к 1877 году они не решили и не могли решить проблему комплектования армии офицерским составом в военное время. При мобилизации дополнительная по­требность армии в офицерах достигала 17 000 человек, а такого за­паса офицеров царское правительство создать не могло. Одной из основных причин слабого накопления офицерского запаса было стремление правительства ограничить лицам недворянского звания доступ к офицерским должностям.

Тогда же были проведены более мелкие реформы для подъема качественного состояния рядового и офицерского состава армии. Так, например, с 1863 года юридически были сведены до минимума телесные наказания солдат; с 1867 года начато обязательное обуче­ние солдат грамоте, для офицеров созданы офицерские полковые собрания с библиотеками при них; оживилось и расширилось пре­подавание в военных академиях; для окончивших академии офице­ров вводился обязательный стаж командования ротой или эскадро­ном, а затем полком и т. п.

Проведенные военные реформы, однако, не искоренили крепостнических пережитков в армии, особенно в области оздоровления генералитета русской армии.

За эти пережитки крепко держалась вся дворянско-аристократи-ческая среда и сам Александр II, так как в корпусе офицеров они видели святое святых своих командных позиций в армии. В вопросе прохождения службы - и особенно продвижения по службе офице­ров - Александр II руководствовался реакционными династиче­скими и классово-дворянскими побуждениями, не имевшими ничего общего с интересами России, армии и военного дела. Особенно резко сказалось это на русском генералитете, назначение и продвижение которого Александр II сохранил в своих руках. А так как генерали­тет задавал в армии тон, то естественно, что и все остальные ре­формы Милютина или терпели неудачу, или прививались чересчур медленно.

Далее, в общее понятие военной реформы входили изменения военного управления войск - создание военных округов. Это меро­приятие освободило военное министерство от текущих повседневных забот и дало ему возможность более целеустремленно и планомерно заниматься подготовкой страны и армии к войне. Военно-окружная реформа способствовала уменьшению бумажной волокиты.

Наряду с чисто военным значением «...военно-окружная реформа преследовала и политическую цель - борьбу самодержавия с рево­люционным движением. Наличие военных округов давало возмож­ность царскому правительству концентрировать в руках командую­щих всю полноту как военной, так и гражданской власти» , так как широко практиковалось совмещение в одном лице должности коман­дующего войсками и генерал-губернатора. Наконец, без введения военных округов практически невозможно было провести мобилиза­цию армии на случай войны. Однако при этом была уничтожена корпусная организация войск, что в деле боевой подготовки войск являлось несомненным шагом назад.

В 1869 году был учрежден «Комитет по передвижению войск же­лезными дорогами и водой». Таким образом, впервые в мире были созданы органы военных сообщений .

К числу военных реформ необходимо отнести также: 1) военно-судебную реформу, имевшую своим основным назначением усовер­шенствование борьбы с враждебной царизму политической деятель­ностью внутри армии; 2) разработку нового «Положения о полевом управлении войсками», в котором весьма, впрочем, слабо был раз­работан вопрос о тыле действующей армии; 3) начало разработки планов мобилизации войск, хотя к 1877 году общего плана моби­лизации создано еще не было, но мобилизационные расписания при­зыва запасных и их перевозок по железным дорогам уже имелись; 4) издание в 1867 году закона о военно-конской повинности, решав­шего вопрос о комплектовании армии лошадьми при развертывании ее во время мобилизации; 5) создание на случай мобилизации не­прикосновенных запасов предметов вооружения, обмундирования и т. п.

Довольствие армии, ранее в значительной степени основывав­шееся на системе натуральных повинностей, было переведено на денежное.

Наконец, крупные изменения произошли в военной промышлен­ности, вооружении армии и подготовке войск, о чем будет сказано ниже.

Некоторые иностранные державы еще до войны 1877-1878 гг. заранее пытались опорочить военные реформы в России и удержать царизм от их проведения. Германские, австрийские и английские га­зеты отнеслись к военной реформе неприязненно, видя в ней усиле­ние военной мощи России .

Организация тыла и снабжения армии имела много недостатков, в частности, не было начальника, объединявшего всю службу тыла, а в «Положении о полевом управлении войсками» не был разрабо­тан вопрос о полевой базе армии.

Артиллерийское снабжение лежало на начальнике артиллерии армии, подчиненном главнокомандующему армией. В корпусах и отрядах артиллерийским снабжением ведали начальники артилле­рии корпусов и отрядов, подчиненные по линии артиллерии на­чальнику артиллерии армии, в дивизии - командиры артиллерий­ских бригад.

Интендантское снабжение армии - продовольственное, фураж­ное, вещевое, квартирное, обозное и денежное - лежало на интен­дантстве армии. Интендант подчинялся главнокомандующему ар­мией, но все свои представления давал ему через начальника штаба армии. Интенданту армии были подчинены корпусные интенданты, а последним - дивизионные интенданты.

Медицинское обслуживание армии возглавлялось двумя лицами: полевым военно-медицинским инспектором и инспектором госпита­лей. Первый ведал лечебной частью и военно-медицинскими кад­рами; ему подчинялись корпусные (отрядные) врачи, а послед­ним - дивизионные и полковые. Инспектору госпиталей подчиня­лись все начальники госпиталей, и он ведал вопросами эвакуации и госпитальным делом. Оба эти должностных лица подчинялись на­чальнику штаба армии. Двойственность руководства медицинским обслуживанием являлась серьезным недостатком в организации тыла.

Военными сообщениями ведал начальник управления военных сообщений, подчиненный главнокомандующему армией, но делав­ший все свои представления главнокомандующему через началь­ника штаба армии.

При всех этих начальниках состояли соответствующие управлен­ческие аппараты.

Снабжение предметами разного вида довольствия и эвакуация больных и раненых мыслились в России перед войной в следующем виде.

Артиллерийское снабжение частей действующей армии произво­дилось из летучих и подвижных парков, которые придавались по одному на каждую пехотную дивизию; кавалерийской дивизии при­давалась половина конно-артиллерийского парка. Летучие, подвиж­ные и конно-артиллерийские парки пополнялись из придаваемых каждой армии местных парков. Местные парки пополнялись из расположенных на территории России артиллерийских складов. По­полнение материальной части артиллерии, артиллеристов и артил­лерийских лошадей производилось из выдвигаемого в район дей­ствий армии передового артиллерийского запаса.

Интендантское снабжение частей действующей армии предпола­галось производить при помощи армейского транспорта в 4900 пово­зок; транспорт пополнялся из закладываемых по мере продвижения армии складов. Склады пополнялись как железнодорожным подво­зом из глубины страны, так и интендантскими заготовками в даль­нем тылу армии. Провиант войска должны были получать от интендантства натурой; на заготовку приварка войскам отпускались деньги. Фураж войска могли либо получать натурой, либо заготав­ливать сами за отпускаемые им на это деньги. Вещевое довольствие предполагалось осуществлять по табелям и срокам носки мирного времени; исключение делалось для шинелей и сапог, которые с осо­бого разрешения могли пополняться и до истечения срока носки; предусматривалась также замена утраченных в бою вещей.

Эвакуацию раненых мыслилось производить в следующем по­рядке. Раненые, подобранные ротными носильщиками, получали первую помощь у ротных фельдшеров (по одному фельдшеру на роту) и затем переносились носильщиками на перевязочные и глав­ные перевязочные пункты. Оттуда раненые средствами лазаретного, интендантского и госпитального транспорта должны были перево­зиться в военно-временные госпитали, из которых дальнейшая эва­куация вглубь страны производилась частично конным, но главным образом железнодорожным транспортом.

Вооружение русской пехоты во время войны не отличалось единообразием, и к открытию военных действий перевооружение войск более совершенным ружьем еще не было закончено. Перево­оружение началось с войск гвардии, гренадеров, западных военных округов,- войну же на Балканском полуострове начали в основном войска южных военных округов, а на Кавказском театре - войска Кавказского военного округа. Вследствие этого значительная часть русских войск вступила в войну с ружьями старого образца и лишь в ходе войны в действующую армию влились части, вооруженные более совершенными нарезными ружьями.

Наиболее удачной системой ружья являлась в русской армии однозарядная винтовка, принятая на вооружение под названием «Бердана № 2, образца 1870 года», История ее создания такова. Русские конструкторы А. П. Гор­лов и К. И. Гунниус были направлены в США для исправления недостатков винтовки системы американского конструктора Бердана, которую русское военное министерство приняло за исходный обра­зец. Горлов и Гунниус настолько переконструировали винтовку Бердана, что от первоначального образца мало что уцелело. Полная творческая переработка системы Бердана Горловым и Гунниусом была так очевидна, что даже в США созданный ими образец вин­товки называли «русской винтовкой». Этот образец был принят на вооружение русской армии и поступил в производство. Впослед­ствии Бердан внес в «русскую винтовку» ряд изменений; самым су­щественным из них являлась замена открывающегося вниз затвора скользящим. Но и этот образец имел еще недостатки, потребовав­шие новых изменений системы. Они были выполнены русским кон­структором капитаном Роговцевым; главным из них было улучше­ние ударника и экстрактора. Этот образец явился окончательным и был принят на вооружение русской армии, а первичный образец «русской винтовки» снят с вооружения и производства. Русская военная бюрократия отказалась признать и самим названием под­черкнуть русский приоритет в создании новой системы ружья и пер­вому образцу без всякого здравого обоснования присвоила название «Бердана № 1», а последнему-«Бердана № 2».

Винтовка Бердана № 2 имела калибр 4,2 линии (10,67 мм), че­тырехгранный штык и прицел, нарезанный на 1500 шагов. Началь­ная скорость полета пули составляла 437 м/сек, так что дальность прямого выстрела доходила до 450 шагов, а наибольшая дальность достигала 4000 шагов. Вместе со штыком винтовка весила 4,89 кг, без штыка - 4,43 кг. Вес металлического унитарного патрона со­ставлял 39,24 г. По своим качествам винтовка Бердана №2 в ряде отношений превосходила лучшие системы ружей главных западно­европейских стран.

К концу войны этой винтовкой были вооружены три гвардейские, четыре гренадерские и три (24-я, 26-я и 39-я) армейские пехотные дивизии, то есть 31% от числа дивизий, участвовавших в войне на Балканском и Кавказском театрах (их было 32). Такое положение, на первый взгляд, являлось весьма странным; как известно, к началу войны в России на складах лежало 230 000 винтовок Бердана № 2. Формальным мотивом отказа от перевооружения винтовками Бер­дана № 2 всех принимавших участие в войне дивизий была боязнь дать пехоте во время войны незнакомое ей оружие, а также боязнь того, что русская пехота, вооруженная этим более совершенным ружьем, завяжет длительные огневые бои и утратит «присущее» ей стремление к решительному штыковому удару. Объективно же отказ от перевооружения воевавших дивизий винтовкой Бердана № 2 отражал косность русского командования, барское пренебрежение его к жизни и крови русского солдата,- с одной стороны, и, с дру­гой, слабость русской военной промышленности, которая не справилась бы с задачей снабжения армии патронами при полном исполь­зовании мощности нового оружия, Говоря о качестве новой винтовки, надо отметить, что совер­шенно неоправданной была нарезка прицела на винтовке Бердана № 2 в пределах всего 1500 шагов, тогда как наибольшая дальность ее составляла 4000 шагов.

Кроме основного образца, принятого на вооружение пехоты, вин­товка Бердана № 2 была представлена в русской армии также дра­гунским и казачьим образцами и, наконец, карабином. Все эти об­разцы разнились от основного длиной ствола, наличием или отсут­ствием штыка и в связи с этим имели неодинаковый вес; карабин, например, весил всего 2,8 кг.

Второй по качеству системой ружья, принятой в русской пехоте, являлась винтовка Бердана № 1 образца 1868 года. Имея общие баллистические данные с системой Бердана № 2, эта винтовка в ряде отношений отличалась от нее в худшую сторону. Откидной затвор не позволял стрелять из винтовки Бердана № 1 лежа, штык прикреплялся снизу, заряжание происходило медленнее. В пехоте этим ружьем были вооружены стрелковые бригады, но в ходе войны часть их перевооружилась винтовками Бердана № 2.

С учетом четырех принимавших участие в войне стрелковых бригад винтовкой Бердана № 1 и № 2 к концу войны было воору­жено 33-34% русской пехоты на Балканском и Кавказском театрах.

Третьей по качеству системой ружья явилась винтовка системы чеха Крнка, переделанная из старых заряжавшихся с дула ружей; поэтому в русской армии винтовка Крнка называлась «переделоч­ной». Эта система являлась переходной от заряжавшихся с дула ру­жей к ружьям, заряжавшимся с казны. По времени русская армия перевооружалась ею раньше, чем системой Бердана № 2; винтовку Крнка приняли на вооружение в 1869 году. Она должна была посте­пенно вытесняться «берданкой», но к началу войны этот процесс еще не закончился, хотя, как выше указывалось, возможности к этому имелись. Всего по системе Крнка было переделано 800 000 ружей. Калибр этого ружья составлял 6 линий (15,24 мм). Винтовка имела начальную скорость полета пули около 305 м/сек, дальность ее пря­мого выстрела равнялась 350 шагам; винтовка являлась однозаряд­ной и имела трехгранный штык; вес со штыком составлял 4,9 кг, без штыка - 4,5 кг. Резко отрицательным качеством этой винтовки являлось то, что, несмотря на хорошую дальность боя, доходящую до 2000 шагов, прицел ее нарезался для основной массы пехоты только на 600 шагов; лишь у рядовых в стрелковых ротах и у унтер-офицеров прицел нарезался на 1200 шагов. Причины такого искус­ственного ограничения технических возможностей винтовки Крнка были в конечном счете те же самые, из-за которых русское коман­дование не решалось перевооружить всю пехоту винтовкой Бер­дана № 2. Вторым крупнейшим недостатком винтовки Крнка явля­лась плохая экстракция гильзы патрона после выстрела в случае более или менее длительной стрельбы. Наконец, вес унитарного патрона у этой винтовки был значительно больше (54,18 г), чем у винтовки Бердана. Поэтому носимый запас патронов к винтовке Крнка Сильно отягощал солдат. Войска были недовольны винтов­кой Крнка, и известны случаи, когда они охотно перевооружались трофейными турецкими ружьями. Винтовкой Крнка во время войны

1877 - 1878 гг. было вооружено 17 пехотных дивизий из числа 32, участвовавших в войне, то есть 51-52%. По окончании войны эти винтовки были оставлены вновь созданной болгарской армии.

В отношении настильности, дальности и кучности огня винтовка Бердана значительно превосходила винтовку Крнка. Д. И. Козлов­ский дает следующее сравнение :

Четвертой по качеству и наихудшей являлась система Карле, так называемое «игольчатое» ружье. Винтовка Карле была пер­вым образцом «переделочных ружей» (утверждена в 1867 г.). Ее калибр составлял 15,24 мм; вес без штыка 4,5 кг, со штыком - 4,9 кг; начальная скорость полета пули 305 м/сек. Дальность пря­мого выстрела из ружья этой системы была даже несколько больше, чем у ружья Крнка, но затвор часто отказывал в действии, а уни­тарный бумажный патрон плохо обеспечивал обтюрацию пороховых газов, засорял канал ствола, от дождя размокал и приходил в негод­ность; 20 процентов пуль из бумажного патрона давало недолет. Всего по системе Карле переделали 200 000 ружей. Этой винтовкой были вооружены только пять дивизий (19, 20, 21, 38 и 41), действо­вавших на Кавказском театре, то есть 15 процентов русской пехоты, участвовавшей в войне.

Кроме того, на вооружении имелось некоторое количество так называемых «картечниц», или «скорострельных пушек». С пушками они ничего общего не имели, являясь прообразом пулемета, но тем не менее были введены на вооружение артиллерийских частей и предназначались для использования в качестве артиллерии. Картечницы были двух систем: 10-ствольные системы Горлова и 6-ствольные системы Барановского. Ружейные стволы укреплялись на общей раме. Стреляла картечница винтовочным патроном. Опытные расчеты в минуту могли из 10-ствольной картечницы дать 250-300 выстрелов . В 1876 году картёчницы (они назывались также «митральезами») были сняты с вооружения.

Наконец, в регулярных кавказских пехотных частях имелось не­которое количество нарезных и гладкоствольных пистонных и даже кремневых ружей.

Таким образом, общим недостатком стрелкового оружия русской армии являлась многосистемность и неполное использование прису­щей этому оружию дальнобойности («короткие» прицелы). Лишь незначительное число гладкоствольных и игольчатых ружей совер­шенно не отвечало боевым требованиям того времени.

В пехотных дивизиях на винтовку полагалось 182 патрона, из них 60 носилось солдатом, 60 возилось в полковых патронных ящи­ках, 52 - в летучих и 10 - в подвижных парках. В стрелковых бригадах на винтовку полагалось 184 патрона. Всего к началу войны в войсках, действовавших на Балканском театре, имелось 45 млн. патронов.

Офицеры, фельдфебели, музыканты, барабанщики и горнисты пехотных частей были вооружены револьверами системы Смит-Вес-сон; офицеры, кроме того, имели сабли.

Еще более разнообразным являлось вооружение русской кава­лерии. Драгуны в гвардейской дивизии были вооружены облегчен­ными винтовками Бердана № 1 (вес 3,8 кг), прочие же драгунские полки, за небольшим исключением, имели на вооружении укорочен­ные и облегченные винтовки Крнка; при винтовках имелись штыки, и, кроме того, драгуны были вооружены шашками. Гусары и уланы на вооружении первых шеренг эскадронов имели пики и револьверы Смит-Вессона, а вторые шеренги имели винтовки Бердана № 1; кроме того, обе шеренги были вооружены саблями в железных нож­нах. Казачьи полки первой и второй очереди войска Донского и первой очереди других казачьих войск имели на вооружении вин­товки Бердана № 1 без штыка (вес 3,3 кг); третья очередь казачьих полков войска Донского и части второй очереди Кубанского войска были вооружены 152-мм заряжающимися с дула винтовками Таннера. Помимо винтовки, строевой казак был вооружен пикой и шашкой. Пластунские казачьи батальоны были вооружены винтов­ками разных систем, так же как и кавказские конные иррегулярные части.

На вооружении русской полевой артиллерии состояли девяти­фунтовые полевые и трехфунтовые горные пушки . Все эти орудия были бронзовыми, заряжались с казны и имели клиновой затвор; отличались они от западноевропейских орудий того же типа рядом усовершенствований, разработанных русскими профессорами и уче­ными - Гадолиным, Маиевским и др. Стальные, более совершен­ные, орудия имелись только в качестве опытных и на вооружение войск были введены лишь после войны. Между тем орудия этого последнего типа, созданные русскими учеными, были значительно совершеннее самых лучших западноевропейских однотипных образ­цов. Запаздывание с перевооружением войск объяснялось экономи­ческой отсталостью царской России, неповоротливостью военного аппарата царской армии, а также сильно развитым среди русских правящих верхов преклонением перед заграницей.

Вес девятифунтовой бронзовой пушки с лафетом несколько пре­вышал одну тонну, передок весил около 370 кг; вся система с пол­ной укладкой весила около 1,7 т. Начальная скорость при стрельбе обычной гранатой составляла 320 м/сек, при стрельбе картечной гранатой - 299 м/сек; табличная дальность при стрельбе гранатой - 3200 м; наибольшая дальность - 4480 м. Калибр этой пушки со­ставлял 107 мм.

Вес четырехфунтовой бронзовой пушки с лафетом составлял около 800 кг; передок весил около 370 кг; вся система с полной укладкой весила 1,3 т. Начальная скорость при стрельбе обычной гранатой составляла 306 м/сек, при стрельбе картечной гранатой - 288 м/сек; табличная дальность при стрельбе гранатой - 2560 м; наибольшая дальность - 3400 м. Калибр этой пушки - 87 мм.

Вес трехфунтовой бронзовой горной пушки с лафетом равнялся 245 кг. Орудие с лафетом разбиралось на части и возилось во вьюках. Начальная скорость - 213 м/сек, табличная дальность - 1423 м. Калибр этой пушки - 76,2 мм.

Кроме того, на вооружении русской армии состояли орудия осад­ной и береговой артиллерии. Исходные их данные характеризова­лись следующим образом :

С 1876 года для полевой артиллерии были приняты на Произ­водство только три вида снарядов - обыкновенная граната с удар­ной трубкой, шрапнель с дистанционной трубкой и картечь. Но на­ряду с этими типами снарядов имелись значительные неизрасходо­ванные запасы снятых с производства типов снарядов - так назы­ваемых «шарох» и картечных гранат с ударной и дистанционной трубками; эти типы снарядов поступали во время войны на снабже­ние артиллерии наравне с новыми типами, а картечная граната почти полностью заменяла шрапнель, которой поступало в войска мало.

Обыкновенная граната для девятифунтовой пушки весила 11,7 кг, для четырехфунтовой - 5,7 кг и для трехфунтовой пушки - около 4 кг. Разрывной снаряд обыкновенной гранаты составлял у девяти­фунтовой пушки около 0,4 кг пороха, а у четырехфунтовой - около 0,2 кг, у трехфунтовой - около 0,13 кг. Обыкновенная граната пред­назначалась: для разрушения каменных и деревянных построек (с этой задачей она справлялась удовлетворительно); для срытия земляных насыпей (с этой последней задачей обыкновенная граната девятифунтовой пушки вследствие слабости фугасного действия справлялась плохо, а обыкновенная граната четырех- и трехфунто­вых пушек вовсе не годилась). Для действий по войскам обыкно­венная граната применялась с успехом лишь при стрельбе по открытым целям на дистанциях до 1500 м для четырехфунтовой и до 1900 м для девятифунтовой пушки; при стрельбе на большие ди­станции обыкновенная граната часто зарывалась в землю и не да­вала воронки, а если и разрывалась правильно, то поражала 20-30 осколками площадь глубиной всего 4-20 м. Вследствие этого стрельба обыкновенной гранатой по лежачим целям, а также стрелковым цепям, находившимся в окопах или прикрытым склад­ками местности, была малодействительна.

Шарохи представляли собой гранату, в головной части которой было заключено сферическое ядро; шарохи рассчитывались на ри­кошетное действие, но практически их поражающее действие было ниже, чем у обыкновенной гранаты.

Шрапнель и картечная граната, немногим отличавшаяся от шрапнели в худшую сторону, весили для девятифунтовой пушки не­сколько более 13 кг, для четырехфунтовой - 5,63 кг и для трехфун­товой - 4,8 кг. В шрапнели девятифунтовой пушки было заключено 220 пуль, четырехфунтовой-118 и трехфунтовой - 70. Сноп пуль имел угол разлета от 8 до 18 градусов и на средних дистанциях при нормальном разрыве поражал площадь до 160 м. Шрапнель хорошо действовала по открыто расположенным войскам, войска же в око­пах удачно поражались ею лишь при ведении флангового огня и при отсутствии траверсов и блиндажей. Кроме того, успешная стрельба шрапнелью была возможна не далее чем на средние ди­станции, так как большую часть войны на вооружении артиллерии состояла трубка, горение которой соответствовало дальности лишь 1700-1900 м. В конце войны на вооружение русской артиллерии поступили 10-15-секундные трубки, что соответствовало дальности 2350-3000 м, но на этой дистанций вследствие малой окончатель­ной скорости полета снаряда убойная сила шрапнельной пули была недостаточной.

Картечь девятифунтовой пушки несла в себе 108 пуль, четырех­фунтовой - 48 пуль и трехфунтовой - 50 пуль. Действие картечи, особенно у четырех- и трехфунтовых пушек, было слабым. Предель­ной дистанцией для стрельбы картечью считалось 420 м.

При изготовлении снарядов и зарядов на заводах не всегда со­блюдалась должная аккуратность и точность.

Боевой комплект девятифунтовой пушки состоял из 125 снаря­дов, четырехфунтовой - из 158 и трехфунтовой - из 98. Пешие ба­тареи, кроме небольшого числа картечей, имели примерно поровну обыкновенных гранат и шрапнелей (картечных гранат). В конных батареях боевой комплект содержал несколько большее количество картечи.

Таким образом, русская артиллерия не имела на своем вооруже­нии совершенной стальной полевой пушки с повышенной даль­ностью и скорострельностью, тяжелой полевой артиллерии и мощ­ного снаряда с навесной траекторией. Первое обстоятельство сокра­щало дальность использования огня легкой артиллерии, второе де­лало полевую артиллерию в значительной мере беспомощной при борьбе с пехотой, укрытой в более или менее развитых полевых укреплениях.

Рядовой состав артиллерии был вооружен шашками или саб­лями, а также револьверами Смит-Вессона или гладкоствольными пистолетами. Офицерский состав вооружался так же, как в пехоте.

Кроме того, на вооружении русской армии состояли ракетные батареи, стрелявшие боевыми ракетами из короткой трубы на тре­ноге («спуск»), весившей около 7 кг. Труба имела калибр около 7 см, ракета весила около 3 кг. Наибольшая дальность действия ракеты - 1,4 км. На малостойкого противника ракетные батареи производили сильное моральное действие; благодаря своей легкости они являлись хорошим маневренным средством, однако, в силу своей малой меткости и способности поражать лишь живые цели, заменить артиллерию не могли. Применялись они в горной войне и преимущественно против иррегулярной конницы на Европейском и Кавказском театрах.

В конечном итоге можно прийти к выводу, что слабыми сторо­нами вооружения русской армии являлось разнообразие ее стрелко­вого оружия одного и того же назначения, многочисленность его систем, а также отсутствие на вооружении полевой артиллерии стальных дальнобойных и навесного огня орудий и снарядов с силь­ным фугасным действием.

Еще до военной реформы и в ходе ее проведения по инициативе главным образом Милютина и его сторонников создавалась и ре­конструировалась русская военная промышленность, без которой невозможно было бы произвести перевооружение войск. Милютин писал: «Россия не Египет и не папские владения, чтобы ограничиться покупкой ружей за границей на всю армию. Мы должны Же устроить свои заводы для изготовления в будущем наших ружей» .

В деле создания и реконструкции русской военной промышлен­ности встречалось много препятствий, важнейшие из которых заслу­живают быть отмеченными.

Прежде всего для развертывания военной промышленности отпускалось недостаточно средств. В силу этого русская военная промышленность 60-70-х годов не могла быть развернута в нуж­ных размерах. Развертывание отечественной военной промышлен­ности сильно тормозилось преклонением царской бюрократии перед иностранной маркой. Это вело к тому, что во многих случаях загра­ничные заказы готового вооружения предпочитались вложению средств в русские фабрики и заводы, которые, в подавляющем боль­шинстве случаев, прекрасно бы справились с удовлетворением по­требностей в вооружении армии и флота при условии достаточного финансирования.

После отмены крепостного права весьма неблагоприятно сказа­лось неумение неповоротливой и бюрократической военной админи­страции государственных военных заводов и фабрик перейти от системы организации труда крепостных «приписных» рабочих и сол­дат-мастеровых к системе работ по вольному найму.

Несмотря на все трудности, для развертывания русской военной промышленности в 60-70-е годы было сделано довольно много уси­лий, что дало хотя и неполные, но все же ощутимые результаты.

Большую роль в этом отношении сыграли передовые русские ученые и инженеры.

К 60-70 годам XIX века относится деятельность целой группы талантливых русских конструкторов различного вооружения и изобретателей-новаторов. Среди них одно из первых мест занимал В. С. Барановский, впервые в мире создавший в 1875 году такой образец 63,5-мм скорострельной горной пушки, который по всем данным значительно превосходил системы полевых пушек преслову­того «пушечного короля» Круппа. На основе образца горной пушки Барановский создал десантную пушку для военно-морского флота. За Барановским прочно утвердилась слава основоположника скоро­стрельной артиллерии.

В области конструирования лафетов для артиллерийских орудий выдвинулся талантливый конструктор С. С. Семенов. В 1868 году он ^создал лафеты для 8- и 9-дюймовых береговых орудий, а в 70-е годы - лафеты для крепостных и осадных орудий. Лафеты Семенова отличались оригинальностью решения конструктивных за­дач и стояли в ряду лучших мировых систем лафетов.

А. А. Колокольцев совместно с главным механиком Обуховского завода Муселлиусом открыл принцип «лейнерования» орудий - свободной замены внутренней трубы в стволе орудия. За границей этот принцип был «открыт» лишь много лет спустя.

Над созданием артиллерийских приборов работал В. Ф. Петрушевский.

Над созданием новых образцов стрелкового оружия работал Д. Ган, давший оригинальный образец особо дальнобойной и бронепробивной 20,4-мм крепостной винтовки, нашедшей себе применение на войне 1877-1878 гг.

Работа передовых русских конструкторов и изобретателей в области вооружения опиралась на выдающиеся труды и открытия современных им русских ученых и новаторов в металлургии, химии и теоретических вопросах артиллерии. Изучением и созданием наи­более выгодных для артиллерийских орудий марок стали занима­лись П. М. Обухов, Н. В. Калакуцкий и особенно Д. К. Чернов; последний открыл важнейший принцип критических точек нагрева стали; с применением этого принципа открылась возможность полу­чения однородного металла.

В деле создания и изготовления взрывчатых веществ выдвину­лись А. А. Фадеев, Л. Н. Шишков, В. Ф. Петрушевский и Г. П. Кис-немский.

В области теории баллистики и артиллерийской стрельбы в пер­вую очередь надо отметить плодотворную деятельность Н. В. Маиев-ского и А. В. Гадолина. Первый, профессор Михайловской артил­лерийской академии, особенно прославился своим трудом «Курс внешней баллистики», написанным в 1870 году и заслужившим ми­ровое признание. А. В. Гадолин успешно трудился над совершенно неразработанной проблемой повышения прочности и живучести орудия с одновременным уменьшением его веса путем скрепления тела ствола кольцами. Гадолин заложил твердые основы для строго научного проектирования орудий и утвердил приоритет Рос­сии в этой области.

Большинство военных заводов и фабрик являлось в 60-70 годы государственными предприятиями. В основной своей массе они не были универсальными и строго специализировались по определен­ным отраслям военной промышленности.

Артиллерийские орудия отливались сперва только в Петербург­ском и Брянском арсеналах, а также на некоторых уральских заво­дах, а с 1864 года - и на вновь созданных заводах: частном Обуховском и государственном Мотовилихинском (Пермском). Петер­бургский и Брянский арсеналы в 60-70 годы были переведены на паровой двигатель. В основном эти заводы справлялись с задачей оснащения армии пушками отечественного производства, однако были и серьезные неудачи. Так, например, в связи с общей промыш­ленной отсталостью страны пришлось отказаться от вооружения войск стальной отечественной пушкой и ввести на вооружение раз­работанную А. С. Лавровым систему четырехфунтовой бронзовой пушки; точно так же пришлось передать за границу значительное число заказов на изготовление крупнокалиберных орудий.

Стрелковое и холодное оружие изготовлялось на Тульском, Ижевском, Сестрорецком и некоторых уральских заводах. В 1870 году Тульский завод был полностью реконструирован, поставлено 1000 станков, 3 турбины по 300 лошадиных сил и 2 па­ровые машины по 200 лошадиных сил . Сестрорецкий и Ижевский заводы были реконструированы лишь частично. К 1874 году ору­жейные заводы освоили производство берданок. На 1 января 1877 года заводы изготовили около полумиллиона винтовок Бер­дана разного назначения .

Производство ружейных патронов к винтовкам Бердана было поставлено на открытом в 1869 году Петербургском патронном за­воде; в 1876 году он довел свою ежегодную производительность до 80 млн. патронов .

Производство порохов было сосредоточено на Охтенском, Казан­ском и Шостенском заводах. Первый из них в конце 60-х годов под­вергся полной реконструкции, Казанский и Шостенский - лишь ча­стичной. В 1874 году эти заводы давали 180 000 пудов пороха в год . Частные заводы и заводы горного ведомства также выпол­няли заказы на производство предметов вооружения.

Помимо заводов по производству вооружения, в России имелся ряд военных заводов и фабрик по производству предметов обмун­дирования, снаряжения, обоза и т. п.

Итак, в 60-70-е годы XIX века были сделаны хотя и довольно значительные, но лишь первые и притом не вполне достаточные шаги в деле создания русской военной промышленности. Все недо­четы ее развертывания упирались в общую экономическую и поли­тическую отсталость русского царизма.

Недостаточная мощность русской военной промышленности была причиной затяжки периода перевооружения русской армии. В ре­зультате русские войска выступили на войну 1877-1878 годов с многосистемным стрелковым оружием, с бронзовой артиллерией.

В этом крылась одна из существенных причин того, что русские войска вынуждены были оплачивать на войне свои победы излиш­ней кровью своих солдат.

Боевая подготовка войск русской армии находилась к началу войны 1877-1878 годов в таком же переходном состоянии, как и ее комплектование и вооружение.

Рост с начала XIX века массы применяемой на поле сражения артиллерии, в то время еще гладкоствольной, заставлял по-новому ставить вопросы тактики артиллерии и инженерного дела. Не­сколько позже появление нарезного ручного огнестрельного оружия предъявило новые требования и к пехотной тактике. В этом отноше­нии передовая русская военная мысль в ряде важнейших тактиче­ских положений глубже и полнее отражала требования современ­ного ей боя, чем это имело место в иностранных армиях того вре­мени.

Схема 1. Общая организация войск русской армии в мирное время в 1876 г.

Русский тактик Горемыкин уже в 1849 году предлагал массиро­вать огонь артиллерии на важнейших пунктах. Русский военный инженер Теляковский еще в тридцатых годах прошлого столетия создал новую школу в военно-инженерном деле; в частности, он создал новую теорию фортификации, лишенную формализма и схоластики, господствовавших в то время на Западе.

Схема 2. Организация пехотной дивизии русской армии.

Русский военный писатель Астафьев сразу после Крымской войны требовал решитель­ного перехода к применению цепей вместо колонн, причем цепь дол­жна была стать из привеска боевого порядка его основой. Астафьев писал: «По нынешнему улучшению и влиянию на бой ручного и огнестрельного оружия тактика должна изменить строй, отдавая все преимущества рассыпному строю перед колоннами. Рассыпать не только роты и батальоны, но даже целые полки и бригады» . При этом Астафьев правильно предвидел главнейшие элементы тактики цепей.

Схема 3. Организация артиллерийской бригады и конной батареи русской армии.

Схема 4. Организация кавалерийской дивизии русской армии.

Схема 5. Организация русского армейского корпуса.

Так, он требовал, чтобы в цепи солдаты находились друг от друга на расстоянии 3-6 шагов , чтобы в наступлении применя­лось самоокапывание , чтобы солдаты действовали самостоя­тельно , готовили наступление огнем , были одеты в легкую и удобную для действий одежду , окрашенную в целях маскировки в серый или зеленый цвет , применяли не залповый, а предпочти­тельно беглый огонь и имели носимый шанцевый инструмент .

Большое внимание уделял Астафьев одиночному обучению сол­дат. Он писал: «На одиночное обучение вообще до сих пор обра­щали мало внимания... как бы пренебрегая заняться ничтожным предметом, солдатом, забывая, что, излагая правила боя одного лица, мы тем вносим залог будущих побед в целую армию» . На основе тактики цепей Астафьев предложил применять идею та­рана . В обороне Астафьев рекомендовал изматывать противника огнем с дальних дистанций, «выжидая благоприятного момента для перехода в наступление» . Астафьев предвидел рост значения тя­желой артиллерии , необходимость батальонной артиллерии и многое другое.

Весьма ценные передовые мысли встречались в журналах «Воен­ный сборник» и «Морской сборник», особенно хорошо были осве­щены общие вопросы боевой подготовки в журнале «Военный сбор­ник» за 1858 год, когда его редактировал величайший русский ре­волюционный демократ Н. Г. Чернышевский.

Итальянская кампания 1859 года, гражданская война в Соеди­ненных Штатах Америки в 1863-1866 годах, австро-прусская война 1866 года, франко-прусская война в 1870-1871 гг., в ходе которых широкое применение получила нарезная артиллерия, заря­жавшееся с казны нарезное ручное огнестрельное оружие, желез­ные дороги и телеграф, целиком подтвердили выводы передовых русских военных тактиков.

Передовые русские командиры, развивая основные положения Астафьева, Горемыкина и других, применяли в боевой подготовке вверенных им войск прогрессивные тактические принципы.

Но передовые формы боевой подготовки не охватывали собой не только всей, но даже и большей части русской армии. Для того, чтобы применять их, требовалась благоприятная обстановка, при которой новаторская, прогрессивная деятельность отдельных пере­довых командиров подхватывалась бы всей армией, обобщалась и вводилась для всех войск в качестве обязательных уставных поло­жений.

Реакционные круги царского командования всюду стремились сохранить старые, крепостнические устои, видя в этом главный спо­соб обеспечить свое классовое господство в армии и стране. Между тем необходимость развития новой тактики требовала более подго­товленного солдата, имеющего определенный уровень общих и военных знаний, проявляющего инициативу. А подготовка таких солдат неизбежно была сопряжена с ослаблением тех крепостниче­ских отношений, которые высшее царское командование так стре­милось сохранить в русской армии. Поэтому высшее царское коман­дование было врагом военной реформы и в том числе врагом изме­нений в области тактики и боевой подготовки войск.

Не весь, конечно, высший командный состав открыто тормозил дальнейшее развитие тактики и боевой подготовки русской армии перед русско-турецкой войной 1877-1878 гг. Военный министр Ми­лютин, некоторые командующие военными округами и еще некото­рые лица высшего царского командного состава не только понимали необходимость изменения тактики и боевой подготовки войск в со­ответствии с новыми боевыми требованиями, но и стремились про­вести их в жизнь.

Им приходилось бороться не только с высшими реакционными придворными и военными кругами, но и со всей массой как боль­шей части высшего, так и в значительной части старшего войско­вого командного состава, выучеников николаевской школы, на­сквозь пропитанных косными крепостническими воззрениями на ар­мию и боевую подготовку. Милютину приходилось поэтому, как он считал, добиваясь новых изменений в боевой подготовке войск и введения новой тактики, идти медленно, путем подготовки через академии и военно-учебные заведения таких кадров офицеров, кото­рые со временем способны были бы воспринять новое и провести его в жизнь.

В русской армии попрежнему уделялось гораздо больше внима­ния разработке правил по организации смотров и парадов, нежели подготовке новых боевых уставов. Так, например, во время войны 1877-1878 гг. русские войска не имели общеобязательной боевой инструкции, с правилами совместных учений пехоты с артиллерией издания 1857 года, в то время как еще в 1872 году в дополнение к строевому уставу был издан особый «Свод правил о смотрах и парадах больших отрядов войск», который дополнялся специаль­ными приказами по военному ведомству в 1872, 1873, 1875 и 1876 годах.

Лишь накануне войны, весной 1877 года, военному министерству удалось приступить к составлению общеармейской «Инструкции для действий роты и батальона в бою», но война прервала эту ра­боту, Перестройке боевой подготовки русских войск мешала недоста­точная общеобразовательная, подготовка офицеров и солдат.

У 15 000 офицеров, получивших воинское звание по прохожде­нии нескольких лет службы в качестве юнкеров или унтер-офицеров, общеобразовательная подготовка в основном часто ограничивалась только элементарной грамотностью; большинство имело низшее образование. Солдаты были в большинстве неграмотны. По данным Одесского военного округа, среди поступивших в войска насчитыва­лось в 1869-1870 гг. - 3,4%, в 1870-1871 - 4,4%, в 1871 -1872 - 4%, в 1872-1873 - 5,2% грамотных по отношению к списочному составу части .

Только в результате начавшегося обучения солдат грамоте в процессе прохождения службы в частях к середине 70-х годов процент грамотных солдат в пехоте поднимался до 36 .

В специальных родах войск он был выше.

Помимо всего прочего, тормозом в деле усовершенствования боевой подготовки войск являлась двойственная линия Алек­сандра II. Утверждая новые положения боевой подготовки, в основе которых лежало стремление учить войска тому, что нужно на войне, и требуя их выполнения, он в то же время во всей силе сохранял прежнюю плацпарадность и внешнюю картинность войсковых уче­ний. Первое царь вынужден был делать под влиянием очевидных факторов современного боевого опыта, а второе было милее его сердцу. Многие войсковые начальники в целях обеспечения своей карьеры увлекались плацпарадностью, отрывая войска от действи­тельной боевой подготовки.

При этих условиях перестройка боевой подготовки войск должна была происходить с большими трудностями и в весьма замедлен­ных темпах.

Начало тактической подготовки офицеров было положено прика­зом по военному ведомству № 379 в 1865 году; этот приказ, однако, касался лишь подготовки молодых офицеров и требовал от офице­ров очень немногих тактических знаний (составления кроки, раз­бивки полевых укреплений и т. п.). Приказ № 28 1875 года предъяв­лял уже более серьезные требования к тактической подготовке офи­церов - вводил упражнения в решении письменных и устных так­тических задач на планах и в поле. Ввиду того, что приказ вышел лишь в 1875 году, действие его до начала войны мало сказалось на подготовке офицеров. Улучшало положение в известной мере то, что в ряде военных округов тактические упражнения с офицерами проводились еще за несколько лет до 1875 года. Правда, разнобой в требованиях был при этом весьма велик. Общими недостатками приказов № 379 и 28 являлось то, что они касались в основном мо­лодых офицеров и не охватывали старших и высших, а также то, что само проведение их ложилось на офицеров генерального штаба, число которых был очень мало. Между тем младшие офицеры и без того были наиболее передовыми по своим политическим взглядам (многие из них воспитывались на идеях Добролюбова и Чернышев­ского) и военным знаниям и поэтому более важной явилась бы подготовка старшего и высшего командного состава, а ее-то как раз и не было.

Старшие и высшие (генералы) офицеры в основном избегали не только непосредственного проведения занятий, но даже и общего руководства ими; в то же время они сами выпадали из системы офицерской тактической подготовки; последняя для них ограничива­лась по преимуществу маневрами, но они, как характеризовал ма­невры Милютин, «...вообще выходили более похожими на игру, чем на серьезное обучение войск. Неопытным офицерам они могут дать самые превратные понятия о военном деле» . Курсов переподго­товки для старших офицеров в армии в то время не имелось. Не­которым дополнением к служебной офицерской подготовке являлось самообразование. Стали обращать внимание на комплектование библиотек и выпуск новой военной тактической литературы.

В целом необходимо признать, что если в боевой подготовке рус­ские младшие офицеры значительно ушли вперед от уровня подго­товки офицеров времен Крымской войны, тем не менее она пока еще не отвечала требованиям военного дела 60-70-х годов.

Уровень подготовки большинства средних и старших офицеров был слаб, повышался он незначительно, все их служебные интересы в мирное время сосредоточивались преимущественно на строевых занятиях, ведении хозяйства и в лучшем случае на стрелковом деле. Тактические занятия для них чаще всего были делом второсте­пенным, и «о сравнении их, например, с церемониальным маршем не могло быть и речи» . Та часть этого слоя русских офицеров, кото­рая прошла курс военных училищ и военных академий уже в быт­ность военным министром Милютина, в большинстве случаев была теоретически в тактическом и оперативном отношениях подготов­лена, но их было мало. Минусом подготовки офицеров в академии являлось отсутствие у них хорошего знания войск и крепких прак­тических навыков.

Хуже всего, однако, обстояло дело с подготовкой генеральского состава. Почти все генералы основное военное образование полу­чили еще в николаевское время, в ходе же службы теоретическая подготовка их совершенствовалась еще меньше, чем старших офи­церов; лишь одиночки по собственной инициативе пополняли свои военно-теоретические познания самообразованием.

Все это весьма отрицательно сказывалось на перестройке боевой подготовки солдат и унтер-офицеров.

Обучение пехоты, как правило, развивалось по линии примене­ния в наступлении густых строев и боевых порядков. Пехота плохо использовала в бою ружейный огонь, плохо сочетала огонь с дви­жением и применением к местности. Несмотря на это, нельзя не признать, что обучение пехоты во многом со времени Крымской войны продвинулось далеко вперед.

На учениях пехоты, при наступлении батальона наиболее часто рекомендовалось строить боевые порядки из двух линий линейных рот, расположенных одна от другой на расстоянии двухсот шагов; в каждой линии было по две линейные роты, каждая рота наступала в развернутом двухшереножном строю. На триста шагов вперед от первой линии выдвигались пятая, стрелковая, рота батальона, ко­торая рассыпалась в цепь, по густоте приближавшуюся к одношереножному строю (на стрелка в цепи приходилось 1 1/2-2 шага).

В ходе наступления допускалось усиление цепи. Движение цепи рекомендовалось производить перебежками в 50-100 шагов от укрытия к укрытию. Линейные роты в наступлении двигались обычно безостановочно, хотя теоретически им разрешалось останав­ливаться и ложиться, а также размыкаться. Перед атакой цепь учили раздаваться в стороны, линейные роты должны были выхо­дить вперед, с 50 шагов брать винтовки на руку и с 30 шагов бро­саться в штыки. Под влиянием стремления к картинной строй­ности практически командиры очень неохотно шли на усиление цепи и на движение от укрытия к укрытию, так как это вело к переме­шиванию строя; наоборот, в наступлении широко практиковалось движение в ногу и подравнивание.

Согласно принятой схеме строя батальон занимал по фронту 200-400 шагов, а в глубину 500-700 шагов. В голове двигалась цепь стрелковой роты, которая в большинстве случаев одна только и вела огонь; этим резко ослаблялось использование всех имев­шихся у батальона огневых возможностей. Считая в цепи 150 стрел­ков, каждый из которых нес на себе 60 патронов, батальон мог во время наступления выпустить всего 9 000 пуль. Практически же на­ступавший батальон вел еще более слабый ружейный огонь. Цепи разрешалось открывать огонь только на расстоянии 600-800 шагов до противника, притом лишь по крупным целям; только с 300 шагов открывался огонь по одиночным целям . Однако и при этом пред­писывалось требовать от цепи наибольшей экономии патронов; Драгомиров, например, прямо требовал в наступлении расходовать не более половины носимого запаса патронов, то есть 30 штук. Так, в приказе своем по дивизии № 19 1877 г. Драгомиров писал: «Чело­веку толковому и не ошалевающему 30 патронов за глаза довольно, если их выпустить не иначе, как тогда, когда наверное попасть можно» . В результате из наличного носимого запаса в 45 000 па­тронов батальон в наступлении обучался расходовать лишь 4 500, т. е. использовал имевшиеся у него возможности ружейного огня только нa одну Десятую. Следовательно, Нёхота училась в наступле­нии почти не применять огневой подготовки атаки. Все это оправ­дывалось усиленно внедрявшимся при обучении взглядом, что успех наступления решает штык, ружейный же огонь играет только вспомогательную роль.

Лишь в отношении стрелковых рот допускались кое-какие «по­слабления» в смысле ведения ими огня. Один из современников русско-турецкой войны писал: «Стрелков строго отличали от линей­ных. Первых готовили для действия в цепи огнем, а последних, по старым традициям, предназначали почти исключительно для штыко­вого удара... Пренебрежение ружейным огнем и как бы признание его малой действительности обусловливало и употребление малых дистанций в глубину боевого порядка; цепь и боевые линии друг от друга держались на 200 шагов, но никто из начальствующих лиц не делал замечания, видя дистанции и менее 100 шагов» . Правда, эти воспоминания относились к войскам гвардии, где в подготовке мир­ного времени был особенно силен уклон в сторону плацпарадности. Тем не менее пренебрежение огнем было характерно и для весьма многих армейских частей. Некоторые начальники, чтобы оправдать невнимание к огню, перед самой войной придумали даже тезис о том, что «турки по своим религиозным убеждениям уклоняются от удара в штыки и во избежание штыковой свалки спешат очи­стить позицию» . При слабом развитии артиллерии того времени пехота при таком обучении не могла восполнить своим ружейным огнем недостаточность артиллерийской подготовки атаки. Эта тен­денция была явно отжившей, так как противник того времени с его сильным нарезным заряжавшимся с казны ружьем не мог быть по­давлен без полного использования огневых средств.

Самоокапывание в наступлении совершенно не применялось; не было даже термина для обозначения такого понятия. В этом, ко­нечно, сказывалось полное непонимание значения самоокапывания; правда, оно и не могло применяться, так как в войсках не было ма­лого шанцевого инструмента. Кроме того, самоокапывание нару­шало на учениях столь высоко тогда ценившуюся парадную строй­ность наступления «ящиками», когда по плацу строго прямолинейно двигались четырехугольники и квадраты войск.

При обучении обороне пехоте также прививались неправильные взгляды.

Так, батальон в обороне обучался держать большую часть своих сил в сомкнутых резервах и лишь меньшую - в цепи. Противник без выстрела подпускался возможно ближе к обороняемой пози­ции - шагов обычно на 300, а иногда и на 50,- и лишь после этого открывался огонь, преимущественно залповый; после нескольких залпов, когда «противник» подходил на 50-100 шагов, Цепь И ре­зерв должны были бросаться в штыковую контратаку.

Пехоту плохо обучали применению в обороне укреплений; по­следние были шаблонны, плохо применены к местности и технически весьма несовершенны. Устройство пехотой полевых укреплений, как писал современник войны, «исполнялось в войсках вяло и к тому же отдельно от тактических учений, и лишь в самых редких случаях применялось на маневрах»

В известной мере это было связано с тем, что саперных ячеек в пехоте по штатам не полагалось; степень «саперизации» пехоты была слаба, несмотря на то, что в 1871 году было издано передовое по тому времени «Наставление для обучения полевых войск сапер­ному делу». Для подготовки инструкторов саперного дела к сапер­ным бригадам ежедневно прикомандировывались от войск на месяч­ный срок особые команды, но это слабо помогало делу. Лопат в пе­хоте было очень мало (на роту всего десять больших лопат).

В таких условиях обучение не могло привить пехоте вкуса к са­перному делу; неофициально к нему относились даже пренебрежи­тельно, как и вообще к обороне в целом.

Плохо проводилось втягивание пехоты в походные движения; это вело к недостаточной маршевой тренировке организма пехо­тинца, к отсутствию у пехоты маршевых навыков и сноровки. Между тем втягивание в марши было особенно нужно русской пехоте, по­мимо общих причин, еще и потому, что ноша пехотинца весила 32 кг, а одежда на походе была неудобна (летом солдаты страдали от жары, а зимой от холода).

Обучение стрелковому делу было построено на подготовке пе­хоты к прицельной стрельбе с небольших дистанций и в медленных темпах, что не отвечало свойствам имевшихся на вооружении си­стем стрелкового оружия; несколько лучше обстояло дело лишь в стрелковых ротах. Из-за отсутствия разработанной методики обу­чения достигаемые результаты отличались пестротой и в целом были низкими; лишь перед самой войной стал заметен некоторый сдвиг к лучшему.

В целях развития физической ловкости и выносливости солдат в пехоте были введены занятия по гимнастике и фехтованию, использовались гимнастические и штурмовые городки и т. п.

Таким образом, подготовка русской пехоты была односторонней и сводилась к обучению бою на ближних дистанциях (если пони­мать под таким боем лишь относительно короткий период удара и непосредственно предшествующие ему действия). При такой подго­товке на средних и дальних дистанциях русская пехота должна была представлять собой беспомощную мишень для современного стрелкового оружия противника, особенно при его массовом при­менении.

Такова была основная линия боевой подготовки русской пехоты перед войной. Она нашла себе впоследствии яркое выражение на пером этапе войны и лишь на последующих ее этапах Постепенно выправлялась. Попытки ликвидировать односторонность подго­товки пехоты в отдельных военных округах и частях имели место еще в мирное время.

В Варшавском округе тактика наступления стрелковыми цепями отрабатывалась уже в 1874 году. В приказе по округу требовалось, чтобы со всей первой стрелковой позиции цепь двигалась скачками, поочередно, полувзводами, под прикрытием огня залегших стрелков .

В том же Варшавском военном округе при отработке действий цепями приказ № 225 1873 года требовал: «При наступлении в пре­делах действительного ружейного выстрела огонь цепи ни в каком случае не должен совершенно прекращаться; пока часть цепи дви­гается, другая, оставаясь на месте, усиливает огонь и затем, в свою очередь, начнет движение, когда двигавшаяся часть уже займет по­зицию и откроет огонь... цепь и поддержки подаются вперед не иначе, как перебегая от позиции к позиции, или от закрытия к за­крытию, причем поддержки бегут врассыпную для уменьшения потерь» .

Здесь есть все основные элементы тактики наступления це­пями - и последовательное усиление цепей из тыла, и перебежки цепи участками, полувзводами, от укрытия к укрытию, и сочетание огня и движения.

К правильным выводам в отношении действий пехоты при на­ступлении пришла в 1875 году и особая комиссия комитета по устройству и образованию войск. Так, например, она признала, что «стрелковая цепь не только перестала быть придаточной частью сомкнутого порядка, но приобрела в пехотном боевом строе первен­ствующее значение».

Ряд передовых по тому времени идей в области подготовки войск содержится в приказах и других военных округов. Так, например, в приказе Киевского военного округа № 144 1873 года приводится требование, чтобы войска развертывались еще в 2 1/2 км от против­ника, чтобы перебежки в наступлении начинались на расстоянии с 1200 шагов от противника, чтобы войска в наступлении избе­гали сомкнутых боевых строев и порядков. В приказе Киевского военного округа № 26 1877 года обращалось особое внимание на обучение стрельбе лежа. В некоторых приказах рекомендовалось при наступлении вести стрельбу на ходу, делался упор на фланго­вые атаки и т. п.

Было бы все же неправильным слишком переоценивать влияние всех этих приказов и новых, передовых по тому времени, идей в области боевой подготовки пехоты. Отсутствие новых уставов и консерватизм офицерского состава вели к тому, что в обучении войск большей частью царили косность и рутина. В приказах по округам передовые идеи перемежались с отсталыми, являвшимися шагом назад даже от принятой средней линии.

Большой интерес русских офицеров в 70-х годах вызывали статьи М. И. Драгомирова, посвященные воспитанию боевых ка­честв офицера и солдата.

В первую очередь в них заслуживала внимания критика нико­лаевской системы обучения и подготовки солдат русской армии. Но если в этой части они являлись прогрессивными, то в целом твор­чество Драгомирова, преподнесенное им под видом возрождения славных суворовских традиций, являлось реакционной попыткой обосновать отсталые взгляды, которые проводила крепостническая часть офицеров.

Безусловно, надо признать положительными те взгляды Драго­мирова, которые сводились к требованию учить солдат лишь тому, что нужно на войне, к требованию одиночного обучения, к требо­ванию развития инициативы, бесстрашия; однако остальные положе­ния его статей прямо противоречили этим взглядам. Так, Драгомиров явно предпочитал сомкнутый строй, связывающий инициативу солдат, пренебрежительно относился к саперному делу и обо­роне, а это необходимо было на войне так же, как умение насту­пать; отрицал метод объяснения в обучении солдат, считал ненуж­ным развитие в солдате умственных способностей и грамотности. Все это находилось в явном противоречии с основными суворов­скими заветами. Переняв суворовскую форму, Драгомиров часто вкладывал в нее реакционное содержание. Он не столько популяри­зировал суворовское наследство, сколько искажал его, механически перенося в условия боевой действительности 70-х годов XIX века, сильно отличающиеся от условий суворовского времени, те или иные суворовские положения, направляя, таким образом, боевую подготовку русских войск по ложному пути, зачастую прямо проти­воположному тому, по которому шло развитие военного дела.

Так, например, Драгомиров почти полностью игнорировал зна­чение огня, а штыковой удар превозносил как решающее и един­ственное средство достижения победы в бою. Драгомиров принес немало вреда боевой подготовке русских войск, так как его взгляды встречали поддержку многих представителей высшего и старшего командования. Офицерам, понимавшим ошибки боевой подготовки русской пехоты, трудно было их исправить.

Пережитки крепостничества, страх правящих классов перед угнетенными массами, слабый уровень развития производительных сил - все это также отрицательно сказалось на подготовке войск, как и в других областях жизни страны.

Впрочем, ошибочно было бы полагать, что в отношении подго­товки пехоты русская армия отставала от западноевропейских. Последние тоже переживали период перехода к новому оружию и были еще очень далеки от такой степени отработки пехотной так­тики, которая отвечала бы требованиям боя, выдвинутым введением нарезного, заряжавшегося с казны оружия. Опыт франко-прусской войны 1870-1871 гг. в значительной степени не был еще ими учтен;

Цепь не признавалась основным видом боевых порядков пехоты; вопросы тактики наступления цепями не были отработаны. В этом легко убедиться, если посмотреть уставы пехоты, изданные после франко-прусской войны: прусский - 1876 года, австрийский - 1874 года, французский - 1875 года, английский - 1874 -1876 гг.

Боевая подготовка артиллерии в мирное время стояла на еще более низкой ступени, чем боевая подготовка пехоты.

Наиболее благополучно обстояло дело лишь с техникой стрельбы, но и это благополучие было весьма относительным. По финансовым соображениям (влияние кризисов 1866 и 1873-1875 гг.) для боевой подготовки артиллерии отпускалось в год на одно орудие лишь по 1-2 боевых гранаты и по 1-2 боевых шрапнели. В неусто­явшейся материальной части артиллерии часто происходили крупные изменения. Этому состоянию материальной части соответствовала и недостаточно установившаяся теория стрельбы нарезной артиллерии. Методы стрельбы были также весьма несовершенны - только перед самой войной начала прививаться пристрелка вилкой, а самостоя­тельная стрельба наводчиков начала заменяться управлением огнем со стороны командира батареи; в методах обучения стрельбе было много условного (полигонная стрельба по щитам 14,2X1.8 по не­подвижным целям и с малых дистанций) и внешне показного (стре­мились добиться красоты действий орудийных расчетов и довести стрельбу артиллерии до полной меткости и т. п.). Все эти причины затрудняли специальную боевую подготовку артиллерии в соответ­ствии с требованиями боя.

Еще хуже обстояло дело с тактической стороной боевой подго­товки артиллерии. Помимо общих с пехотой неблагоприятных усло­вий для развития тактики, на ней весьма отрицательно сказалось упразднение в русской армии в мирное время корпусной органи­зации.. До этого артиллерия, органически входя в состав корпуса, знала нужды пехоты и кавалерии и их требования к ней; в то же время возможности артиллерии становились известными другим родам войск и общевойсковым начальникам. С упразднением кор­пусов эта связь трех родов войск сильно ослабла, так как коман­дующий войсками округа, имея в подчинении большое число вой­сковых единиц, не мог играть ту же роль, какую играл в деле взаим­ного сближения и ознакомления родов войск командир корпуса. В состав же дивизий артиллерия введена не была.

Артиллерия стала хуже понимать тактику других родов войск и не так тщательно изучала свои возможности по оказанию им по­мощи. Общевойсковые начальники стали хуже, чем это было, на­пример, при гладкоствольной артиллерии, знать, в чем может помочь артиллерии пехота и конница и, наоборот, в чем им может помочь артиллерия.

Слабость тактической подготовки русских офицеров, особенно старших и высших, а также большой некомплект их в артиллерии также мешали тактической подготовке всей русской артиллерии пе­ред войной.

При подготовке артиллерии не уделялось должного внимания выбору артиллерийских позиций и скрытых путей движения к ним; тем самым артиллерия фактически отказывалась от флангового огня, наиболее действительного против укрытого в траншеях про­тивника. Сосредоточение огня по одной цели применялось редко; взамен его иногда практиковалось сосредоточенное расположение на одной позиции многих орудий, которые вели, однако, огонь по разным целям. Непонимание значения сосредоточенного огня артил­лерии приводило к тому, что на учениях мирного времени артилле­рия часто распределялась в боевых порядках пехоты равномерно, без массирования ее на направлении главного удара. В артиллерии проводились состязания по стрельбе на дистанции 900-1100 м для 4-фунтовой пушки и на дистанции 1100-1300 м для 9-фунтовой пушки , то есть ее готовили к действиям на ближних и средних ди­станциях.

В то же время сильное влияние на характер подготовки артил­лерии оказывал неправильный вывод из опыта франко-прусской войны 1870-1871 гг., согласно которому артиллерия не может дей­ствовать в сфере ружейного огня противника из-за угрозы полного уничтожения. Эти неправильные взгляды толкали артиллерию к ве­дению огня с предельных, безопасных от ружейного огня, дистанций и к отказу от признания эффективности артиллерийской подготовки атаки пехоты. Этот взгляд приводил к отказу от сопровождения атаки пехоты колесами и огнем с фланговых позиций. Здесь зна­чительную роль сыграло также неумение выбирать артиллерийские фланговые позиции, с которых наиболее удобно было бы поддер­живать атаку почти до самого удара в штыки, неумение находить скрытые пути к таким позициям. Фронтальные позиции артиллерии вынуждали чрезмерно рано прекращать артиллерийскую под­держку атаки, а передвижение в открытую с позиции на позицию как бы подтверждало мнение, что артиллерия вообще не в состоя­нии действовать в сфере ружейного огня.

Таким образом, тактическая подготовка русской артиллерии пе­ред войной проходила в отрыве от требований тактического взаимо­действия с пехотой.

Технические недостатки русской артиллерии (недальнобойность и недостаточная мощность снарядов) усугублялись плохой такти­ческой подготовкой. Особенно резко должны были сказаться эти недостатки при борьбе с укрытыми в земле неприятельскими це­пями, располагающими совершенными по тому времени ружьями.

Кавалерия русской армии по своей боевой подготовке была перед войной едва ли не самым застойным родом войск. В значи­тельной степени это объяснялось тем, что кавалерия (регулярная) являлась наиболее «аристократическим» родом войск - в ней на командных должностях находилось много лиц из числа представи­телей родовитой царской знати.

С развитием скорострельного и дальнобойного стрелкового ору­жия главными задачами конницы стали действия вне поля сраже­ния, на флангах и в тылу противника. Нельзя сказать, чтобы при обучении конницы эти задачи совершенно не принимались в расчет" командованием. Но несомненно, что они не клались в основу под­готовки конницы. Для действий в неприятельском тылу и на флан­гах от конницы требовалось, чтобы ее конский и людской состав был хорошо втянут в дальние пробеги. Но этому препятствовало приобретавшее силу закона мнение, что лошади в коннице должны быть в «хорошем теле», так как иначе пропадет столь высоко це­нившаяся тогда красота и картинность конных частей. Так как при этом командир эскадрона и полка часто не хотели поступиться еще и своими «доходами» от экономии на фураже, то «хорошего состоя­ния» конских тел можно было добиться только при наименьшей за­грузке коня работой. Конницу тренировали лишь на короткие ди­станции, что приводило к отсутствию втянутости в длительную ра­боту коня и всадника.

Действия на неприятельских флангах и в тылах требовали от конницы известной самостоятельности, способности вести наступа­тельный и оборонительный бой как против неприятельской конницы, так и против небольших пехотных частей противника. А это воз­можно лишь при условии готовности конницы к пешему и огневому бою. Кое-что для такой подготовки делалось, - стрелковое воору­жение конницы было усилено, введено обучение огневому и пешему бою. Однако все это сводилось на нет тем, что конницу считали бессильной против нерасстроенной пехоты, вооруженной нарезным и заряжающимся с казны оружием. Этот вредный взгляд, бывший следствием неправильных выводов из опыта франко-прусской войны 1870-1871 гг., получил широкое распространение и объективно служил причиной неверия конницы в свои силы.

Кроме того, огневая подготовка русской конницы тормозилась сильно развитым среди кавалеристов пренебрежительным отноше­нием к огню, причем предпочтение отдавалось бою холодным ору­жием преимущественно в сомкнутом строю. Кавалеристам (кроме казаков) запрещалось даже стрелять с коня, между тем при дей­ствиях мелкими частями в разведке, в подвижном охранении, на закрытой и пересеченной местности это было крайне необходимо.

Возможности успешных действий конницы по тылам и флангам противника ограничивались также тем, что до войны русское коман­дование не предусматривало создания крупных самостоятельных кавалерийских соединений типа конного корпуса и не готовило в мирное время конницу к действиям такими соединениями вне поля сражения.

Таким образом, всем ходом боевой подготовки русская конница обрекалась на одни лишь тактические боевые действия.

Мало того, неверие в свои боевые возможности, усиленно приви­вавшееся коннице в мирное время, а также невтянутость ее в дли­тельную боевую работу должны были отрицательно сказаться и на тактических и стратегических действиях конницы в охранении или разведке.

Конечно, имелись кавалерийские части, где под влиянием пере­довых взглядов их начальников боевая подготовка конницы во многом приближалась к требованиям боевой действительности того времени. Но их было мало.

Недостатки боевой подготовки конницы в мирное время таили в себе угрозу сделать ее во время войны привеском пехоты, не столько приносившим ей помощь, сколько требовавшим ее от пе­хоты. В значительной мере так и случилось в войне 1877-1878 гг.

Боевая подготовка инженерных войск основыва­лась на богатейшем опыте Крымской войны и главным образом обо­роны Севастополя; к 60-70-м годам этот опыт сохранил еще зло­бодневное значение, особенно в смысле создания и применения по­зиционных оборонительных укреплений.

Относительно глубоко эшелонированная оборона, стрелковые окопы, применение укрытий, отнесение артиллерии из укреплений в промежутки и тыл, инженерное обеспечение контратак - все это имело жизненное значение для подготовки инженерных войск в 60-70-е годы. Кроме того, большую роль в боевой подготовке инженерных войск сыграли классические теоретические труды А. 3. Теляковского (1806-1891) по фортификации. Первый из глав­ных его трудов - «Полевая фортификация» - был выпущен еще в 1839 году, второй-«Долговременная фортификация»-в 1846 году. В этих работах Теляковский проводил мысли о подчиненном поло­жении военно-инженерного искусства по отношению к тактике и стратегии, о соответствии фортификации условиям местности и тре­бованиям войск, о творческом, лишенном шаблона, применении фор­тификации в бою, о назначении фортификации обеспечивать выпол­нение войсками их боевых задач и др. Все эти положения давали верное направление боевой подготовке инженерных войск в 70-е годы XIX века.

Наряду с этим, однако, был ряд обстоятельств, отрицательно сказывавшихся на боевой подготовке русских инженерных войск. В этом смысле прежде всего следует отметить косность официаль­ного руководства инженерными войсками, во главе которого факти­чески стоял Тотлебен. Заключалась она в том, что опыт Крымской войны учитывался руководством неправильно или вовсе не учиты­вался. В результате в боевой подготовке инженерных войск приви­вался нездоровый шаблон, игнорировались выявленные Крымской войной зачатки нового в военно-инженерном искусстве. Опыт Крым­ской войны не рассматривался в свете новых явлений, что было осо­бенно важно в связи с возросшей ролью нового нарезного оружия.

Тотлебен и его сторонники заняли неправильную и вредную по­зицию в отношении ряда передовых положений Теляковского. Не имея возможности открыто отвергнуть их в силу научного автори­тета и популярности Теляковского, верхи военно-инженерного ру­ководства втихомолку игнорировали их в практической боевой под­готовке военно-инженерных войск.

Особенно вредную роль сыграло слепое подражание «победо­носному» опыту пруссаков во время франко-прусской войны 1870-1871 гг.

Плохо сказывалось на подготовке инженерных войск также их не вполне достаточное материальное обеспечение, отсутствие орга­нической связи с другими родами войск (инженерные войска суще­ствовали в виде отдельных, обособленных бригад) и ряд других второстепенных обстоятельств.

Саперные части были в основном подготовлены к обеспечению войск в инженерном отношении и в целом хорошо справлялись со стоявшими перед ними задачами. Слабым местом их подготовки являлись инженерное обеспечение наступления и практические инструкторские навыки при руководстве инженерными работами, выполнявшимися силами главных родов войск. Хорошо подготов­лены были понтонные части; в основе их подготовки лежал богатый опыт русской армии в переправах через крупные реки, в том числе опыт многократных переправ через Дунай. Прекрасно подготовлены были подразделения инженерных войск, занимавшиеся постановкой минных заграждений; возглавлявший это дело М. М. Боресков, участник войны 1853-1856 гг., дал немало нового и ценного по своей специальности.

В целом подготовка русских инженерных войск отвечала воен­ным требованиям того времени.

Здесь же следует коротко остановиться на боевой подготовке только что зарождавшихся в то время войск, таких, как войска связи и воздухоплавательные части.

К 1876 году будущие войска связи существовали в русской ар­мии под названием «военно-походных телеграфных парков»; каж­дый такой парк располагал восемью телеграфными аппаратами си­стемы Воронцова - Вельяминова и 100 км провода; всего было создано девять парков. В 1863 году было издано руководство для использования телеграфа в войсках «Военно-походный телеграф»; выросли кадры специалистов, энтузиастов своего дела. В скромных пределах небольшого количества штатных единиц, несмотря на несовершенство материальной части, была проведена большая ра­бота по подготовке телеграфистов к работе в полевых условиях. К концу русско-турецкой войны 1877-1878 гг. в действующей ар­мии имелось уже 100 телеграфных станций.

Начало военному воздухоплаванию было положено в 1869 году созданием «Комиссии по применению воздухоплавания в военных целях». В 1870 году в Усть-Ижорском саперном лагере производи­лись опыты по применению воздухоплавания для корректирования артиллерийского огня.

Подготовка штабов в мирное время стояла в русской армии перед войной 1877-1878 гг. на низком уровне. В основном это зависело от недостатков академического образования, так как штабы дивизий и корпусов комплектовались офицерами, окончив­шими академии. Эти офицеры сыграли в войсках большую роль в борьбе с плацпарадным увлечением в деле распространения так­тических знаний. Они являлись наиболее образованной в тактиче­ском и стратегическом отношении частью русских офицеров. Но в области непосредственно штабной службы военная академия да­вала им мало. Дополнительный курс, рассчитанный на подготовку офицеров к штабной службе, был введен лишь в 1869 году, поле­вые поездки офицеров генерального штаба начались лишь с 1871 года, но и обе эти меры непосредственно для штабной службы давали мало.

Плохая подготовка штабов объяснялась, кроме того, перегруз­кой офицеров генерального штаба канцелярской работой, плохим знанием потребности войск, неустановившимися взглядами на роль, значение и функции штабов в условиях того времени, во многом отличных от прежних, отсутствием общеобязательных руководств по штабной службе, неустановившейся и несовершенной организа­цией постоянных войсковых штабов и совершенно случайной, импро­визированной организацией отрядных штабов, недостаточным коли­чеством офицеров с академическим образованием - Военная академия, например, ежегодно выпускала всего 50 человек - и т. д.

В силу этих причин подготовка штабов страдала плохой орга­низацией штабной службы, слабой организацией работы штабного коллектива; зачастую офицеры штаба выполняли лишь эпизодиче­ские задания по указаниям своих командиров; особенно слабы были организация разведки, производство рекогносцировок, служба информации, предвидение; язык документации не отличался ни краткостью, ни точностью.

Подводя окончательные итоги состоянию боевой подготовки русской армии в 1860-1870 годы, необходимо отметить, что она, намного уйдя вперед по сравнению с периодом Крымской войны, все еще недостаточно отвечала требованиям уровня военного дела того времени и имела много существенных недостатков. Основным из них являлась недостаточная подготовка пехоты к наступлению на средних и дальних дистанциях от противника.

* * *

К 1876 году Россия на Черном море располагала чрезвычайно слабым военно-морским флотом. Всего в составе русского Черно­морского военно-морского флота насчитывалось 39 кораблей. Лучше других были вооружены «поповки»: 1) «Новгород» представлял со­бой судно водоизмещением в 2491 т со скоростью хода в 7 узлов; нес на себе 11 орудий калибра 11 дм, 11 - 4-фунтовых пушек, 11 скорострельных пушек; имел броню: бортовую - 11 дм и палуб­ную - 3 дм; 2) «Вице-адмирал Попов» - водоизмещением 3500 т со скоростью хода в 8 узлов; нес на себе 11-12 дм орудий, 6-4 - фунтовых пушек, 11 скорострельных пушек; имел броню: бортовую - 15 дм, палубную - 3 дм Однако оба эти судна были предназначены для береговой обороны и из-за свойственной им тихоходности и особенностей конструкции не могли вести борьбу с неприятельским флотом в открытом море. Все остальные суда не имели брони, вооружены были слабо, да и то не все, являлись устаревшими, мелкими или имевшими лишь вспомогательное зна­чение.

Причины слабости русского Черноморского флота, не так еще давно представлявшего собой грозную военно-морскую силу и про­славившегося блестящими победами, лишь отчасти коренились в условиях Парижского мирного трактата 1856 года, согласно ко­торому Россия не имела права содержать на Черном море военно-морской флот. В 1870 году эти невыгодные для России условия Па­рижского трактата были отменены, и за последующие шесть лет Черноморский военно-морской флот мог бы быть в значительной мере воссоздан. В основном причины его слабости крылись в без­дарности главного русского военно-морского командования. Глав­ное военно-морское командование считало, что поскольку Россия не является морской державой, то Черноморский флот для нее - боль­шая роскошь, которую можно себе позволить лишь при явном избытке средств. Поэтому оборону Черноморского побережья было решено строить на основе сухопутных средств, а военно-морской флот собирались использовать в береговой обороне и то весьма ограниченно. Однако боевая подготовка личного состава русского Черноморского военно-морского флота, так же как и других рус­ских флотов, по тому времени стояла на высоком уровне.

В значительной мере это надо отнести к заслугам адмирала Г. И. Бутакова. Он являлся не только основоположником новой русской тактики парового флота, но и воспитателем русских моря­ков в духе прежних славных русских военно-морских традиций, примененных к новым условиям парового флота. Сподвижник В. А. Корнилова, П. С. Нахимова и В. И. Истомина, Бутаков отли­чался умом, мужеством и крупными организаторскими способ­ностями. Бутаков уделял огромное внимание вопросам маневриро­вания в бою, артиллерийской и минной подготовке личного состава; он поощрял расчетливый риск и инициативу у подчиненных. Бута­ков широко практиковал учения в условиях, близких к боевым.

Тактические и военно-воспитательные идеи Бутакова сложились в целую школу, получившую широкое признание в русских военно-морских кругах; учеником и воспитанником Бутакова был и извест­ный впоследствии флотоводец Макаров.

Вперед
Оглавление
Назад

Во время русско-турецкой войны 1878- годов применялось два вида оружия: холодное -клинковое и огнестрельное -винтовки.По техническим характеристикам винтовки разделялись на две группы: однозарядные под унитарный патрон и многозарядные (магазинные). Однозарядные винтовки были на вооружении враждующих сторон,многозарядные только у иррегулярных формированиях и добровольцев(башибузуков). ВИНТОВКА БЕРДАНА №2 обр. 1870 г. Именно это ружье калибром 10.67 мм и стало той самой знаменитой "Берданкой", продержавшейся на вооружении армии двадцать лет вплоть до 1891 года, когда на смену ему пришла не менее знаменитая "трехлинейка" калибра 7.62 мм (Винтовка Бердана), выработанная полковником американской службы Хайремом Берданом совместно с командированными в Америку русскими офицерами полковником Горловым и капитаном Гуниусом, - была принята в России для вооружения стрелковых батальонов; а образец 1869 г. - для вооружения всех вообще частей русских войск.

Винтовки и карабин системы Бердан-2 образца 1870 г.: 1 - пехотная винтовка, 2 - драгунская винтовка, 3 - казачья винтовка, 4 - карабин.

штык к винтовке бердан№2

Лучшая винтовка Европы

Бердан-2 обр. 1870 года

M1868 Russian Berdan I: На вооружении турецкой армии применялись австрийские винтовки систем Венцеля (Венцля) обр. 1867 года и Вердля обр.1877 года.

Австрийская винтовка системы Венцеля (Венцля) обр. 1867

Австрийская винтовка системы Вердля 1877 года

Также турецкая армия была снабжена винтовками системы Снайдера и винтовками конструкции Мартини.

Казнозарядная винтовка системы Снайдера образца 1865 г. с откидным затвором, Англия
Казнозарядная
винтовка
системы Мартини - Генри образца 1871 г. с качающимся затвором (фрагмент). Англия

Источник: http://firearmstalk.ru/forum/showthread.php?t=107 Башибузуки и турецкая регулярная кавалерия применяли американские винтовки и карабины систем Генри и Винчестера с подствольным трубчатым магазином.Американское ружье Винчестера явилось одной из первых систем оружия под металлический патрон. Оно было сконструировано, однако, вовсе не Винчестером, а американским оружейником и инженером Б. Т. Генри под специальный металлический патрон бокового огня калибра 44 (11,2 мм). В 1860 г. он уступил патент и все права на это ружье фирме «Нью Хэвен Арме Компании"" принадлежавшей О. Ф. Винчестеру. Сам же Генри стал директором фабрики Винчестера, и это оружие начало именоваться по имени владельца фирмы; с 1867 г. и фабрика стала называться «Винчестер Репитинг Арме Компания. В 1866 г. наполнение патронами магазина стало производиться через зарядное отверстие в ствольной коробке, а не с передней части магазина, как было вначале у Генри. Магазинка Винчестера отлично зарекомендовала себя в период Гражданской войны в Америке (1861- 1865 гг.), а позднее - как охотничье ружье. http://corsair.teamforum.ru/viewtopic.php?f=280&t=1638

винчестеры

В ходе русско-турецкой войны 1877-1878 годов широко применялось боевое клинковое оружие - ятаганы, палаши и сабли.В литературе ятаганами иногда называют скимитары и сабли, а иногда это название закрепляется исключительно за кинжалами янычар. Это неправильно. Ятаганом можно называть только оружие с небольшим двойным изгибом. Длина клинка могла быть разная. У янычар ятаганы действительно были короткими, но кавалерийские образцы могли иметь клинки длиной до 90 см. Вес же ятаганов, независимо от их размеров, составлял, как минимум, 0.8 кг. При меньшем весе оружием становилось трудно рубить.

ятаган

Ятаган. Балканы, начало 19 века.

Ятаган в ножнах. Турция. 19 век.


Ятаганом можно было колоть, рубить и резать. Причем рубящие удары наносились верхней частью клинка, а режущие нижней - вогнутой - частью. То есть резали ятаганом, как шашкой или катаной, поэтому гарды он не имел. Но была разница. На ятаган не требовалось наваливаться двумя руками, как на японский меч, его не надо было медленно вести, как шашку. Пешему бойцу достаточно было резко дернуть ятаган назад. Всадник же должен был его просто удерживать. Остальное, что называется, было делом техники. Вогнутый клинок “вгрызался” во врага сам. А чтобы ятаган не вырвался из руки, его рукоятка снабжалась ушами, плотно охватывающими кисть бойца сзади. У наиболее тяжелых образцов под обычной рукояткой располагался упор для второй руки.
О пробивной силе ятаганов достаточно сказать, что даже 50-сантиметровые кинжалы янычар пробивали рыцарские латы.(www.mirf.ru/Articles/art) ПАЛАШ (польск. Palasz, нем. Pallasch, венг. pallos, от тур. pala - меч, кинжал), рубящее и колющее холодное оружие с прямым и длинным клинком.

Палаш_Осман-паши

Может иметь двустороннюю (ранние образцы), одностороннюю и полуторную заточку. Длина клинка - до 85 см. К началу 19 века на вооружении русской армии было несколько образцов палашей: гвардейские кирасирские палаши, армейские кирасирские палаши, драгунские палаши, за исключением драгун на Кавказе, которые вооружались саблями. Конная артиллерия также имела особые конно-артиллерийские палаши.

Палаш морской офицерский образца 1855/1914. Россия. 19 век.
Дина клинка - 83,3 см;
Ширина клинка - 3 см;
Общая длина - 98 см.
Клинки русских палашей с первого десятилетия 19 века были только однолезвийными. В первой трети 19 века были унифицированы различные типы палашей: драгунский образца 1806 года, кирасирский образца 1810 года и заменивший его кирасирский образца 1826 года. Палаши были на вооружении кирасир до переформирования их в драгуны в 1882 году, после чего палаши остались только в некоторых воинских частях в качестве парадного оружия.Морской палаш является разновидностью кавалерийского, он отличается несколько изогнутым, но чаще прямым клинком и наличием на боевом конце с обеих сторон косо поставленных ребер, являющихся продолжением обуха и доходящих до острия.

Палаши кирасирские офицерские образца 1826 г. Изготовлены в 1855 и 1856 гг. Златоуст.

Морской палаш использовался с 16 века в качестве абордажного оружия. В России морские палаши были введены на флоте при Петре I. Русские морские палаши 19 века отличаются от кавалерийских меньшими размерами, формой клинков и эфесов. Большое количество морских палашей было изготовлено в Златоусте в 1852-1856 годах и позднее.
http://www.megabook.ru

Русская кавалеристская сабля образца 1827года, кладенец

"Сабли и тесаки пехотные. Златоустовская оружейная фабрика, середина XIX века
Cвой вклад в разгром турецких войск внес военно-морской флот России.Вице-адмирал Российского Флота Степан Осипович Макаров (1848-1904 гг.) сыграл огромную роль в становлении морского подводного оружия на флоте России. К его заслугам в этом деле необходимо отнести, в первую очередь, идею создания минных катеров (прообраза миноносцев) и вооружение их шестовыми минами, а в дальнейшем и торпедами; модернизацию шестовых мин с применением кормового крепления; создание буксируемых мин «крылатка». В тактике ведения боевых действий Степан Осипович впервые применил мины как наступательное оружие у берегов неприятеля во время русско-турецкой войны 1877- 1878 гг., и провел первую боевую атаку неприятельского корабля торпедами Уайтхеда. Макаров оказал неоценимую помощь своему флагманскому минеру К. Ф. Шульцу в создании первого в мире трала.Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. катера с шестовыми минами, усовершенствованными С. О. Макаровым, широко применялись в русском флоте. Ими был потоплен турецкий монитор Сельфи. Тогда же С. О. Макаров разработал и с успехом применил мину-крылатку, буксируемую катером. Такой миной был подорван турецкий броненосец Ассари. были созданы торпедные катера и миноносцы.
Идея создания торпедных катеров принадлежит талантливому русскому адмиралу С. О. Макарову, который первый применил торпеды в боевой обстановке с катеров, специально оборудованных для торпедной стрельбы. Россия, первая оценившая значение этого нового оружия, построила несколько миноносок водоизмещением 12 т. торпеды и удачное применение мин русским флотом в русско-турецкую войну 1877-1878 гг. произвело сильное впечатление на морские круги других государств, обладавших большим числом крупных кораблей, повидимому, беззащитных против этого нового оружия, так как казалось, что сильная артиллерия и толстая броня - ничто перед малым по величине судном, несущим гибель крупному кораблю. (ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА --[ Техника и вооружение ]-- Шершов А)

На вооружении русской полевой артиллерии состояли девятифунтовые полевые и трехфунтовые горные пушки . Все эти орудия были бронзовыми, заряжались с казны и имели клиновой затвор; отличались они от западноевропейских орудий того же типа рядом усовершенствований, разработанных русскими профессорами и учеными - Гадолиным, Маиевским и др. Стальные, более совершенные, орудия имелись только в качестве опытных и на вооружение войск были введены лишь после войны. Между тем орудия этого последнего типа, созданные русскими учеными, были значительно совершеннее самых лучших западноевропейских однотипных образцов. Запаздывание с перевооружением войск объяснялось экономической отсталостью царской России, неповоротливостью военного аппарата царской армии, а также сильно развитым среди русских правящих верхов преклонением перед заграницей.

Вес девятифунтовой бронзовой пушки с лафетом несколько превышал одну тонну, передок весил около 370 кг; вся система с полной укладкой весила около 1,7 т. Начальная скорость при стрельбе обычной гранатой составляла 320 м/сек, при стрельбе картечной гранатой - 299 м/сек; табличная дальность при стрельбе гранатой - 3200 м; наибольшая дальность - 4480 м. Калибр этой пушки составлял 107 мм.

Вес четырехфунтовой бронзовой пушки с лафетом составлял около 800 кг; передок весил около 370 кг; вся система с полной укладкой весила 1,3 т. Начальная скорость при стрельбе обычной гранатой составляла 306 м/сек, при стрельбе картечной гранатой - 288 м/сек; табличная дальность при стрельбе гранатой - 2560 м; наибольшая дальность - 3400 м. Калибр этой пушки - 87 мм.

Вес трехфунтовой бронзовой горной пушки с лафетом равнялся 245 кг. Орудие с лафетом разбиралось на части и возилось во вьюках. Начальная скорость - 213 м/сек, табличная дальность - 1423 м. Калибр этой пушки - 76,2 мм.

Кроме того, на вооружении русской армии состояли орудия осадной и береговой артиллерии. Исходные их данные характеризовались следующим образом :

С 1876 года для полевой артиллерии были приняты на Производство только три вида снарядов - обыкновенная граната с ударной трубкой, шрапнель с дистанционной трубкой и картечь. Но наряду с этими типами снарядов имелись значительные неизрасходованные запасы снятых с производства типов снарядов - так называемых «шарох» и картечных гранат с ударной и дистанционной трубками; эти типы снарядов поступали во время войны на снабжение артиллерии наравне с новыми типами, а картечная граната почти полностью заменяла шрапнель, которой поступало в войска мало.

Обыкновенная граната для девятифунтовой пушки весила 11,7 кг, для четырехфунтовой - 5,7 кг и для трехфунтовой пушки - около 4 кг. Разрывной снаряд обыкновенной гранаты составлял у девятифунтовой пушки около 0,4 кг пороха, а у четырехфунтовой - около 0,2 кг, у трехфунтовой - около 0,13 кг. Обыкновенная граната предназначалась: для разрушения каменных и деревянных построек (с этой задачей она справлялась удовлетворительно); для срытия земляных насыпей (с этой последней задачей обыкновенная граната девятифунтовой пушки вследствие слабости фугасного действия справлялась плохо, а обыкновенная граната четырех- и трехфунтовых пушек вовсе не годилась). Для действий по войскам обыкновенная граната применялась с успехом лишь при стрельбе по открытым целям на дистанциях до 1500 м для четырехфунтовой и до 1900 м для девятифунтовой пушки; при стрельбе на большие дистанции обыкновенная граната часто зарывалась в землю и не давала воронки, а если и разрывалась правильно, то поражала 20-30 осколками площадь глубиной всего 4-20 м. Вследствие этого стрельба обыкновенной гранатой по лежачим целям, а также стрелковым цепям, находившимся в окопах или прикрытым складками местности, была малодействительна.

Шарохи представляли собой гранату, в головной части которой было заключено сферическое ядро; шарохи рассчитывались на рикошетное действие, но практически их поражающее действие было ниже, чем у обыкновенной гранаты.

Шрапнель и картечная граната, немногим отличавшаяся от шрапнели в худшую сторону, весили для девятифунтовой пушки несколько более 13 кг, для четырехфунтовой - 5,63 кг и для трехфунтовой - 4,8 кг. В шрапнели девятифунтовой пушки было заключено 220 пуль, четырехфунтовой-118 и трехфунтовой - 70. Сноп пуль имел угол разлета от 8 до 18 градусов и на средних дистанциях при нормальном разрыве поражал площадь до 160 м. Шрапнель хорошо действовала по открыто расположенным войскам, войска же в окопах удачно поражались ею лишь при ведении флангового огня и при отсутствии траверсов и блиндажей. Кроме того, успешная стрельба шрапнелью была возможна не далее чем на средние дистанции, так как большую часть войны на вооружении артиллерии состояла трубка, горение которой соответствовало дальности лишь 1700-1900 м. В конце войны на вооружение русской артиллерии поступили 10-15-секундные трубки, что соответствовало дальности 2350-3000 м, но на этой дистанций вследствие малой окончательной скорости полета снаряда убойная сила шрапнельной пули была недостаточной.

Картечь девятифунтовой пушки несла в себе 108 пуль, четырехфунтовой - 48 пуль и трехфунтовой - 50 пуль. Действие картечи, особенно у четырех- и трехфунтовых пушек, было слабым. Предельной дистанцией для стрельбы картечью считалось 420 м.

При изготовлении снарядов и зарядов на заводах не всегда соблюдалась должная аккуратность и точность.

Боевой комплект девятифунтовой пушки состоял из 125 снарядов, четырехфунтовой - из 158 и трехфунтовой - из 98. Пешие батареи, кроме небольшого числа картечей, имели примерно поровну обыкновенных гранат и шрапнелей (картечных гранат). В конных батареях боевой комплект содержал несколько большее количество картечи.

Таким образом, русская артиллерия не имела на своем вооружении совершенной стальной полевой пушки с повышенной дальностью и скорострельностью, тяжелой полевой артиллерии и мощного снаряда с навесной траекторией. Первое обстоятельство сокращало дальность использования огня легкой артиллерии, второе делало полевую артиллерию в значительной мере беспомощной при борьбе с пехотой, укрытой в более или менее развитых полевых укреплениях.

Рядовой состав артиллерии был вооружен шашками или саблями, а также револьверами Смит-Вессона или гладкоствольными пистолетами. Офицерский состав вооружался так же, как в пехоте.

Кроме того, на вооружении русской армии состояли ракетные батареи, стрелявшие боевыми ракетами из короткой трубы на треноге («спуск»), весившей около 7 кг. Труба имела калибр около 7 см, ракета весила около 3 кг. Наибольшая дальность действия ракеты - 1,4 км. На малостойкого противника ракетные батареи производили сильное моральное действие; благодаря своей легкости они являлись хорошим маневренным средством, однако, в силу своей малой меткости и способности поражать лишь живые цели, заменить артиллерию не могли. Применялись они в горной войне и преимущественно против иррегулярной конницы на Европейском и Кавказском театрах.

В конечном итоге можно прийти к выводу, что слабыми сторонами вооружения русской армии являлось разнообразие ее стрелкового оружия одного и того же назначения, многочисленность его систем, а также отсутствие на вооружении полевой артиллерии стальных дальнобойных и навесного огня орудий и снарядов с сильным фугасным действием.

Еще до военной реформы и в ходе ее проведения по инициативе главным образом Милютина и его сторонников создавалась и реконструировалась русская военная промышленность, без которой невозможно было бы произвести перевооружение войск. Милютин писал: «Россия не Египет и не папские владения, чтобы ограничиться покупкой ружей за границей на всю армию. Мы должны же устроить свои заводы для изготовления в будущем наших ружей» .